Наши бесконечные последние дни

Он перегнулся через отца и, взяв меня за подбородок, приподнял мне голову. Я чувствовала, что при любом движении у меня начинает течь кровь. Рубен поднял с пола какой-то лоскут и прижал к моей голове.

– Похоже, он отрезал кусок твоего уха.

– И что теперь? – в третий раз за день спросила я.

Я заранее знала, что он скажет.

– Ты должна пойти со мной. Ты должна перейти реку.

24 Лондон, ноябрь 1985 года

Поднимаясь после обеда наверх, я остановилась, чтобы прочитать вырезку из газеты о выступлении Уте, она все еще висела в рамке на стене: «Несмотря на юный возраст Бишофф, можно с уверенностью заявить, что музыка уже долгие годы является для нее родной стихией; каждая ее нота наполнена страстью». Я впервые заметила, что это рецензия на исполнение «Кампанеллы», датированная тем днем, когда Уте встретила моего отца.

Вырезка висела возле термостата. Я снова выключила его. Уте отправила меня переодеться перед приездом Бекки и Майкла. Вместо этого я разложила на кровати отцовские списки, брала первые попавшиеся и перечитывала. Из ящика письменного стола я достала блокнот и ручку и наверху чистой страницы написала: «Чего мне не хватало». Под заголовком я вывела:

Масло и сыр чеддер

Соль

Apfelkuchen

Зубная паста

Носки

Познакомиться с братом

Принимать ванну

Зеркало?

Бекки

Девять рождественских ужинов

Сладкий десерт

Парни (этот пункт я вычеркнула)

Omi

Радиатор в моей комнате забулькал, когда внизу кто-то снова включил отопление.

– Пегги! – позвала снизу Уте. – Ты уже переоделась?

Я сидела среди листочков бумаги и ждала. Слушала, как она поднимается по лестнице и, запыхавшись, подходит к моей двери.

– Ну, Пегги, ты даже не начинала, – протянула она, увидев, что на мне надето. – Давай же, они скоро будут, ты ведь хочешь хорошо выглядеть. Или нет?

Она тяжело опустилась на край кровати, и я начала собирать разбросанные по одеялу списки.

– Что это такое? – спросила она, взяв листок, где было записано количество и длина квадратных брусьев для строительства двухъярусных кроватей.

Когда она разобралась, на переносице у нее образовалась складка.

– Бог мой, где ты это нашла? Я думала, что выбросила все это из дома.

Она взяла другой листок, со списком нижнего белья и прочей одежды.

Я наблюдала за ней. Мне хотелось, чтобы она знала: невозможно избавиться от всех свидетельств существования моего отца, нельзя их просто выбросить. Прежде чем я спохватилась, она взяла бумажку, которая лежала у меня на коленях, мой собственный список. Мы обе молчали, пока она его читала.

– Что ж, Пегги, – сказала она, – по крайней мере, я рада, что ты не чувствуешь, будто упустила парней. Для этого еще будет время.

Она и правда ничего не понимает, подумала я, забрав у нее свой список и собирая все остальные.

– Где все папины фотографии? – спросила я.

Было видно, что вопрос застиг ее врасплох, и она на ходу придумывает, как ответить.

– Я их все выбросила. Анжела и я – миссис Кэсс и я – решили, что так будет лучше, когда я выяснила, что произошло.

Я подумала про фотографию, которую она пропустила, ту, из которой я вырезала голову.

– А Оскару не кажется странным, что у него нет фотографий собственного отца?

Она пожала плечами:

– Я думаю, он понимает.

– А что насчет записки? Я знаю, что от нее ты не избавилась.

Получилось резче, чем я хотела.

– Какой записки?

– Оскар говорит, что папа оставил записку. Пожалуйста, не ври.

– Пегги, – начала она. – Есть кое-что…

Я не дала ей закончить:

– Где она? Я хочу прочитать.

Уте вздохнула. Руки она держала сцепленными на коленях. Отвечая мне, она разжала ладони, и я увидела красные полумесяцы там, где ногти впивались в кожу.

– Ты можешь ее прочитать, – сказала она нарочито спокойно. – Я принесу.

Она ушла в свою комнату, а вернувшись, протянула мне записку. На сложенном в несколько раз листке зеленой шариковой ручкой было написано: «Уте». Отец писал на бумаге, вырванной из моей тетрадки по математике. На месте скрепок остались неровные дырки. Я развернула записку и прочитала:

«Я думаю, всем будет лучше, если я сейчас уйду. Я забираю с собой Пегги – другого можешь оставить себе. Так будет справедливо, как считаешь?»

И подпись, неразборчивая, как будто он торопился.

– Это совсем не то, что ты рассказала Оскару. Он думает, отец любил его. Он жил, воображая, что папа за ним вернется. Почему ты соврала?

Я трясла запиской у нее перед лицом. Уте лишь слегка отстранилась. Я снова прочла записку, на этот раз медленнее.

– «Другого», – повторила я. – Кого он подразумевал под «другим»?

Уте собралась что-то сказать, но я продолжала:

– Оскара! Он имел в виду Оскара, ведь так? Он знал, что ты беременна, и не хотел этого ребенка. Поэтому он ушел? – Я почувствовала, что говорю все громче, слыша себя как будто со стороны. – Но почему я-то должна была с ним уйти?

Крик перешел в визг. Я вскочила и разорвала записку пополам, потом еще и еще раз.