Наши бесконечные последние дни

– Ты знаешь, что в лесу он совсем спятил? Он пытался убить нас обоих, и я ничего не могла поделать. Он сказал, что все погибли, и я верила ему. – Мои щеки горели, я наступала. – Он сказал, что миру пришел конец, что он исчез в облаке дыма.

Я подбросила клетчатые обрывки, и они запорхали вокруг нас.

Уте подняла руки и попыталась остановить меня, успокоить.

– Пегги, – приговаривала она, – Пегги.

– Оскар прав! Это все вранье. Ты должна была остановить его. Ты должна была быть здесь!..

Я кричала на нее как оголтелая. Она сильно ударила меня по щеке. Мы обе замерли, трепетали только кусочки бумаги. К горлу у меня подступила желчь.

– Меня сейчас вырвет, – пробормотала я, прижимая ладонь ко рту.

– Быстро в ванную.

Уте стащила меня с кровати и выставила из комнаты. Мы пробежали мимо Оскара, который прижался к стене у лестницы и подслушивал. Я успела заметить его покрасневшее лицо и сжатые кулаки.

Уте не пришлось придерживать мне волосы. Медбрат в больнице обрил меня наголо. Я не понимала, что он говорит, хотя тон был ободряющим. Но когда он поднес электробритву к моей голове, по щекам у него потекли слезы. Волосы свалялись и превратились в один большой ком. Медбрат взял его, как мертвую кошку, – руки у него были в прозрачных перчатках – и отнес в желтую корзину, стоявшую в углу моей палаты. С тех пор волосы немного отросли, и теперь мой череп был покрыт аккуратной щетиной. Уте говорила, что я похожа на Мию Фэрроу в «Ребенке Розмари».

В ванной я склонилась над унитазом, а она гладила меня по лбу.

– Ничего, ничего, – ворковала она, пока не прозвенел дверной звонок.

25

В хютте Рубен сделал мне повязку из моих рабочих штанов и закрепил ее куском ткани, оторванным от верблюжьего платья Уте. Он умылся, взяв воду из единственного неперевернутого ведра, и мы вместе начали искать второй ботинок. Искали везде: переворачивали разломанные кровати, вытрясли ящик, сдвинули печку, все обошли даже снаружи, но так и не нашли. Я села в дверях и заревела – мой ботинок снова пропал.

– Тебе нужна обувь. Придется взять отцовские ботинки, – сказал Рубен.

Он прислонился к обитой дранкой стене и курил сигарету, свернутую из очередной страницы его книжки. Я видела, как слова «вся моя жизнь» превращаются в дым. Он казался другим человеком, непохожим на того, с которым совсем недавно мы были так близки.

– Но они нужны ему, – возразила я и посмотрела на Рубена, приставив ладонь ко лбу и щурясь.

– Не нужны. Он умер.

Я вернулась в хижину. Там стало тепло, даже душно. Отец все еще лежал, хотя стал бледнее. Я погладила его по щеке и убрала со лба волосы. Вокруг его головы по подушке расползался кровавый нимб.

– Прости, папа, – сказала я, сдвинув с его ног одеяло.

Вместо шнурков была вставлена самодельная бечевка. Я расшнуровала ботинки и стащила их с ног. Ступни у отца были костлявые и белые, из пальцев с толстыми, желтыми ногтями торчали черные волоски, а между пальцами засохла грязная корка. Глядя на его ноги, мне хотелось заплакать. Я надела его ботинки.

– Возьми какие-нибудь вещи! – крикнул снаружи Рубен. – Одежду, еду, нож, все, что может понадобиться.

Я сняла рюкзак, висевший за дверью, латаный-перелатаный, но все еще годный, и начала распинывать завалы на полу, пытаясь найти что-нибудь полезное. Чувствуя головокружение, я наблюдала, как девочка бродит по хижине, один за другим подбирает заляпанные кровью предметы и без какой-либо логики решает, что взять, а что оставить. Я нашла одну из лысых зубных щеток и положила ее в рюкзак; за ней последовала сломанная расческа. Я вспомнила про обезглавленное тело Филлис под половицей, но теперь на этом месте лежала печка, я одна не могла ее сдвинуть; от усилия у меня еще больше закружилась голова. Моя куртка валялась на полу за дверью; я хотела надеть ее, но сразу бросила, увидев, что она вся покрыта какими-то пятнами и кровавыми ошметками. Нож, топор и подзорная труба лежали на полу рядом с отцом, словно специально приготовленные. Я дотронулась до топора носком отцовского ботинка, но не смогла заставить себя поднять его. Посмотрела на нож и решила, что он может понадобиться отцу. В конце концов я взяла подзорную трубу, положила ее в рюкзак и вышла наружу, на солнце.

Мы с Рубеном сидели на скале над рекой. Я не решалась заглянуть через край, хотя и знала, что вода внизу абсолютно спокойная. Голова у меня раскалывалась, день был слишком жаркий, а солнце слишком яркое. Мне не нужно было говорить ему, что я не смогу.

– Мне идти первым или вторым? – Он встал, потягиваясь и зевая. – Первым! – крикнул он и, прежде чем я поняла, что происходит, прыгнул.

Его ноги промелькнули передо мной в воздухе, и через мгновение он исчез.