Наши дети. Азбука семьи

Через неделю, 17 сентября, мы уже мчались, добрав по дороге нужные документы в опеке, из аэропорта Казани в здание суда. На заседание приехали рано: целый час сидели в коридоре на неудобной деревянной скамейке, не замечая голодного урчания в желудках, и переживали словно перед главным экзаменом в жизни. К тому времени мы с Денисом уже и думать забыли о многом из того, что нас мучило раньше, до ШПР – характер, гены, совместимость, наследственность, скрытые болезни. Перед внутренним взором стояло лицо Даши – оно и сейчас перед глазами – опухшие глазки, мягкие щечки, обрамленные жестким кружевом казенного чепчика. Я чувствовала себя так, словно влюбилась. «Мы справимся? Справимся?» – пульсировало в висках. «У нас нет права подвести ребенка». Мы мечтали лишь об одном: чтобы суд вынес положительное решение. Готовы были идти до конца: даже если снова придется лететь в Москву и опять бегать по стройкам в погоне за сомнительными, ничего не значащими документами. Только вот Даше придется все это время ждать, терять часы, дни и недели своей жизни.

Наконец, явилась судья – привлекательная женщина на высоченных каблуках и с кокетливой прической. Вечерний макияж и розовый шелк, выглядывавший из-под строгой мантии, ясно говорили о том, что на вечер у дамы грандиозные планы. При этом выражение ее лица не допускало и мысли об улыбке: суровый взгляд пронзительных глаз буравил из-под плотно сведенных бровей. А я все не могла избавиться от идиотского ощущения: словно собиралась совершить что-то незаконное, хотела присвоить себе ребенка, который по праву мне не принадлежал. Я его не вынашивала, не рожала, не умирала от страха и боли. Как же так?!

Зал заседаний открыли. Велели входить. Внизу, по левую сторону от возвышения, на котором было место судьи, расположилась секретарша: девушка в причудливом канареечном платье. Сотрудница опеки, разряженная словно на дискотеку, сидела в дальнем углу. Мы с Денисом в своих джинсах и водолазках смотрелись чужаками на этом празднике жизни. Надо было как следует нарядиться? Вдруг наше скудное облачение расценят как неуважение к суду?

Во всем зале одна только женщина-прокурор, занявшая стол возле двери, отличалась форменной строгостью: волосы зализаны и собраны в узел; ни расстегнутых пуговиц, ни украшений.

Закрытое заседание началось. Сначала долго и монотонно зачитывали перечень документов, приложенных к заявлению. Потом – выдержки из характеристик и заключений. Затем дали слово заявителям, то есть нам. Я поняла, что встать и произнести ничего не смогу – ноги подкашивались от волнения. Поэтому просто вздохнула с облегчением, когда Денис, успокаивая, положил большую ладонь на мою руку и сам поднялся со стула. Он четко отвечал на вопросы прокурора, которого интересовали условия и детали жизни нашей семьи. Обращался к судье, дисциплинированно добавляя к каждому высказыванию «ваша честь». Объяснял, что наше решение об усыновлении – это желание поделиться с маленьким человеком благополучием и всем, что имеем. Причины «по медицинским показаниям», как было указано в бланке заявления, нет.

Судья смотрела мимо Дениса, хотя и бросала на него время от времени короткие любопытные взгляды. Прокурор, напротив, не отводила взгляда от говорившего, как будто пыталась понять, нет ли подвоха в его словах. Зато секретарь суда открыто пялилась на нас – словно девушка впервые в жизни увидела людей, которые собираются усыновить ребенка не по «медицинским показаниям».

Денис закончил. Вопросы прокурора тоже иссякли.

– У вас все? – судья подняла на мужа глаза.

– Да, ваша честь!

– Садитесь, пожалуйста.

Через сорок минут мы были свободны и с предварительным решением об удочерении, с новыми детскими вещами – накануне все, что нужно, купили и постирали – мчались за Дашей. Было странное чувство, что нас вот-вот догонят и скажут: «Э-э-э-э, мы тут разобрались. Оказывается, вы не такие уж хорошие родители». А после этого отнимут бумагу. Но никакой погони не было. Мы добрались до больницы и нам позволили забрать Дашу…

Казенная жизнь нашей младшей дочки осталась позади. На память о том периоде сохранилась только круглая советская пустышка с простым розовым ободком. Даша никак не желала признавать принесенную нами новую модную соску, которая якобы была безопасна и не портила прикус. Вот медсестра над нами сжалилась: «Не положено, но ладно. Забирайте пустышку себе».

И Денису отдали Дашу на руки, нам разрешили идти.

– А чего это она на меня так смотрит?

– Как?! – не поняла я.

– Так, словно спрашивает: «Куда ты меня тащишь, бородатый мужик?!»

– Изучает тебя, – говорю, – думаешь, легко ребенку на такое решиться? Довериться первым попавшимся людям?