Наши химические сердца

ГЕНРИ:

Открыл браузер на айфоне, и выскочила статья про Мэтью Бродерика. Хорошо, что я не в общественном месте.

ГРЕЙС:

Не стоит стыдиться Мэтью Бродерика. Что за письмо? Непохоже на сочинение по английскому.

ГЕНРИ:

Учти, в данный момент я серьезно изучаю влияние капиталистического строя на постмодернистскую феминистскую литературу.

А письмо о нас и всяком таком. И оно напечатано на бумаге со съемок «Великого Гэтсби». Такой вот я эстет.

ГРЕЙС:

О нас и всяком таком, о-о-о… Интригующе.

Про эстета промолчу.

ГЕНРИ:

«Великий Гэтсби», Таун. Ты получишь письмо, написанное на бумаге, рядом с которой стоял сам Лео ДиКаприо! На ней наверняка сохранилась его ДНК. ДНК САМОГО ДИКАПРИО, трепещи!

ГРЕЙС:

Откуда у тебя эта бумага? Я думала, ты прикалываешься. К тому же это не делает тебя эстетом. Просто бумага крутая, и все.

ГЕНРИ:

Не прикалываюсь, это реально бумага из «Великого Гэтсби». Знакомый приятеля Маза провел его на склад с декорациями и сказал, что после окончания съемок можно брать, что захочешь. Я просил его забрать машину, но, увы, моей мечте не суждено было осуществиться. И да, если у тебя эстетская бумага, ты автоматически считаешься эстетом. Хотя бы на 85 % процентов.

ГРЕЙС:

О-ла-ла, Пейдж. Я, простая смертная, трепещу перед тобой и твоей выпендрежной бумагой. Я недостойна вас обоих.

ГЕНРИ:

Не волнуйся, знакомство со мной делает тебя эстетом минимум на 15 %. А прикоснувшись к бумаге, заработаешь еще пару процентов.

ГРЕЙС:

Круто. Ладно. Дашь почитать завтра после школы.

– Мистер Пейдж, – окликнул меня Хинк на следующий день после урока английского. Я, как обычно, сидел в первом ряду, между Ла и девчонкой по имени Макензи, которая как-то спросила меня, как пишется «свитер» – с одной или двумя «т». – Задержитесь на пару слов.

– Конечно.

Все пошли обедать, а я остался сидеть, гадая, за что Хинк устроит мне разнос: а) за несделанное задание; б) за то, что весь урок пялился на его перхоть и представлял, что это морские обезьянки в аквариуме с дегтем; в) и то, и другое.

Когда класс опустел, Хинк вышел из-за стола, сел на него, положил ногу на ногу и опустил ладони на колени. Вероятно, в странном мире Алистера Хинка эта поза считалась угрожающей.

– Не хотите объяснить, что случилось с вашим сочинением?

– Сочинением?

– Да, с сочинением, которое вы должны были сдать неделю назад и не сдали.

– А.

Черт, он имеет в виду это сочинение, которому я предпочел поездку в национальный парк с почти смертельным исходом и написание грандиозного любовного письма.

– Что с тобой происходит, Генри? Пропускаешь редакционные собрания, не прочел ни одной книги по программе на этой неделе, не делаешь домашнюю работу, а теперь вот это. Я поговорил с миссис Биди, сеньором Санчесом и другими твоими учителями. Они тоже обеспокоены. Мистер Хотчкисс сказал, что на его уроках ты часто рассеян.

Блин, Хотчкисс, ну и козел.

– И что в этом странного?

– Я знаю, что у нас к тебе особые требования. И, возможно, мы ждем от тебя большего, чем от других учеников. Если это слишком или ты чувствуешь большую ответственность и не можешь справиться, так и скажи. Я найду способ тебе помочь.

– Да все в порядке, правда. Все путем.

– Вчера ко мне зашла мисс Лианг и прозрачно намекнула, что газета может пострадать из-за ваших с мисс Таун болезнетворных отношений.

Блин, значит, она сдержала обещание.

– Сомневаюсь, что Лола способна на прозрачные намеки.