Наши химические сердца

У меня вдруг возникло странное и неприятное чувство, что это конец. Я пытался вспомнить наш последний поцелуй – мы целовались всего несколько часов назад, – но не смог припомнить ничего конкретного. Это расстроило меня, ведь тот поцелуй вполне мог оказаться последним.

Я вышел в коридор и стал смотреть, как она ковыляет прочь по линолеуму, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы не перегружать больную ногу.

Наверное, вчера после меня она отправилась на стадион в Ист-Ривер и бегала, пока нога опять не заболела. Может, для нее это было чем-то вроде самоистязания. А может, не давая ноге выздороветь, она чувствовала, что контролирует ситуацию. Может, травма была единственным, что теперь связывало ее с аварией, а значит, и с Домом, и она не была готова с ней расстаться.

Или она просто ненавидела себя так сильно и считала, что заслуживает боли.

Наконец Грейс дошла до двери, та захлопнулась за ней, и она исчезла. Она ни разу не оглянулась.

Как будто, даже не прочитав письма, уже решила.

На следующий день был день рождения Лолы. На рассвете за мной заехала Джорджия. Родители Лолы – Хан и Уиделин – пустили нас в дом, и мы вчетвером сидели в тишине и надували двести шариков, а потом развешивали их в коридоре, гостиной и кухне. В конце концов мы ошизели, от недостатка кислорода закружилась голова, но стоило потрудиться, чтобы услышать хриплый сонный голос Лолы: «Что это за хрень?» – и ее безудержный смех.

– С днем рождения! – прокричали мы хором, когда она зашла на кухню в розовой ночнушке (никогда бы не подумал, что Лола может носить такое).

Во сне ее челка встала дыбом, как ирокез. Она зажала рот рукой.

Лола приняла душ, переоделась, мы заехали за Мазом и поехали завтракать в город. Джорджия подарила Лоле кактус. («Офигеть, как романтично, – ахнула Лола, открыв подарок. – Наши отношения однозначно перешли на новый уровень».) Маз подарил масляные краски в бамбуковой коробочке, а я – свечку в виде кошачьего скелета: когда она прогорала, оставались только кости.

Мы с Лолой верили в тайный смысл подарков, и, увидев стремного кота, закапавшего воском подарочную бумагу, Лола поняла, что я хотел сказать. Наша дружба – как эта свеча: все дерьмо прогорит, но внутри останется твердый костяк. Навсегда.

– Генри, ты удивительное существо, – Лола прижалась лбом к моему виску. – Что за подвиг я совершила в прошлой жизни, чем заслужила твою дружбу в этой?

– Вы двое такие лапочки. Иногда прямо жалею, что ты лесбиянка, а то поженились бы и жили долго и счастливо, – сказала Джорджия. – Нет, я, конечно, рада, что ты лесбиянка, но не суть.

Я стал думать, что подарить Грейс на день рождения в конце месяца. Ничего из того, что обычно дарят девушкам, не подойдет, потому что: 1) Грейс Таун – не моя девушка; 2) я почти не сомневался, что ее вырвет при виде цветов, конфет и побрякушек. Я знал, что не нужно дарить ничего крутого; главное – чтобы подарок был со смыслом.

Но что подарить девушке, чья душа вмещает целую Вселенную, когда твоя голова прочно застряла на планете Земля?

Черновик 6

Потому что ты заслуживаешь звездной пыли, а все, что у меня есть, – пыль под ногами.

21

В СУББОТУ ВЕЧЕРОМ небо разверзлось и пошел ливень. Папа отвез меня к Грейс. Я выбежал из машины, укрылся под высоким вязом у ее дома. С волос капала вода: я успел промокнуть до нитки. В руке зажужжал телефон.

ГРЕЙС:

Задерживаюсь на 10 минут. Подожди у дома. Внутрь не заходи.

Я взглянул на грустный, мрачный дом с задернутыми шторами и заросшим садом и вспомнил, как Мюррей прикалывался, что Грейс не от мира сего. Вампир или падший ангел. Эти стены явно хранили секреты, которые мне было не положено знать. Но какие?

Дверь открылась, и из мрака вышел невысокий мужичок с лысиной. Я узнал его: он всегда забирал машину Грейс по вечерам.

– Генри Пейдж, – спросил он, прищурившись в тусклом свете, – это ты?

– М-м-м, да, – тихо ответил я, а потом добавил громче: – Да, я Генри Пейдж.

– Чудесно. Да замечательно! Заходи, заходи в дом. Я Мартин.

Меня вдруг пронзил иррациональный страх. Подожди у дома. Внутрь не заходи. Что если это была не просьба, а предостережение? Что если этот Мартин – оборотень или еще какая нечисть? Потом иррациональный страх превратился в настоящий. В страх предать ее. Что бы ни находилось внутри этого дома, она не хотела, чтобы я это видел. По крайней мере, пока. А может, никогда.

– Да мне и тут нормально. Грейс через пару минут подойдет.

– Не глупи. Смотри, как льет. Заходи, согрейся.

Мартин поманил меня одной рукой, а другой придерживал комариную сетку. Ну я и зашел. Из-за того, что было холодно, темно и шел дождь, но еще и потому, что хотел знать, что она от меня скрывает. Я снова вспомнил Чесли Салленбергера: тот в жизни бы не стал вести себя как я. Увы, я все больше отдалялся от своего белоусого кумира.

– Заткнись, Салленбергер, – буркнул я себе под нос.