Наши нравы

— Что это значит?.. Объяснитесь… Я не понимаю…

— Для нее советы господина Никольского несравненно вернее советов мужа. Она с ним ведет переписку… У них даже намерение есть, очень благородное… раздать состояние мужикам… Ваша дочь не говорила вам об этом?.. Не посвятила вас в свои тайны?..

Кривский ясно намекал, что жена его любит Никольского, но что он, Борис Сергеевич, как порядочный человек, не хочет поднимать скандала, пока дело в одной переписке, о которой он случайно узнал.

— Но если, Савва Лукич, ваша дочь не образумится, то я, конечно, не имея права требовать любви, во всяком случае, могу требовать уважения и не позволю позорить свое имя…

Савва слушал и недоумевал.

— Я попрошу вас, — продолжал Кривский, — не говорить пока ничего вашей дочери… Теперь она в таком состоянии, что этот разговор может ее расстроить, но после я бы вас очень просил серьезно поговорить с ней. Я молчал, но вы начали, и я продолжал только.

— Позорить твое имя, сказал ты? — усмехнулся Савва, и в его глазах блеснул огонек. — Дуня ничьего имени опозорить не может… Ты брал ее, видел какую брал… А что она тебе не отдает денег…

Борис побледнел:

— О деньгах я не говорю… Мне нет дела до денег вашей дочери.

— Эх, Борис Сергеевич, напрасно ты с нами родниться захотел… с мужиками… право, напрасно… По вашему калиберу, вам не надо было брать мужички… А ведь и у мужички душа-то божеская… губить-то ее не след… Ведь жизнь-то Дунина видна… А если переписка, ты говоришь, так ты бы с женой поговорил. Она тебе бы объяснила… Я знаю Петра Николаевича. Он человек честный.

— Очень даже!

— А Дуню напрасно ты хаешь. Она обманно ничего не сделает. У этой мужички душа открытая. Умный ты человек, Борис Сергеевич, а человека кроткого, видно, узнать не мог…

Савва пошел к дочери и завел с ней разговор о Никольском.

Евдокия вспыхнула и проговорила:

— Отчего вы о нем заговорили?

— Так, вспомнил…

— Нет, не так, папенька… Верно, муж говорил. Он давно мне о Никольском говорит… Советовал не принимать его…

— Он, Дуня, жаловался насчет писем…

— Значит, Борис Сергеевич и письма чужие читает?.. Что ж, и это не удивительно… Вот эти письма… Читайте, если хотите!

Евдокия достала письма и подала их отцу.

— Что ты, что ты?.. Чего мне читать-то… Разве я не верю тебе…

Савва так и не взял писем и только заметил:

— А ты бы их запирала, глупенькая!..

— И то… надо было запирать! — грустно проронила она.

Через несколько дней в квартире Бориса Сергеевича собрались лучшие доктора. Положение Евдокии внушало серьезное опасение. Больная второй день страдала в страшных мучениях, и решено было прибегнуть к серьезной операции. Грустный сидел Савва в кабинете Евдокии, рядом с ее спальной. Оттуда раздавались отчаянные стоны, и тогда Савва вскакивал, подбегал к дверям, снова отбегал и шептал слова молитвы. Мысль о потере Дуни наполняла сердце отца отчаянием и скорбью. «О господи, не попусти этого!» — шептали его губы, и он дал обет, в случае ее выздоровления, построить церковь в родном своем городе. Доктора только что прошли в спальню после совещания, бывшего в кабинете у Бориса Сергеевича…

— Она… будет жива? — спросил Савва, подбегая к доктору, который был сзади.

Доктор пожал плечами и проговорил;

— Мы сделаем все, что возможно…

Савва в отчаянии бросился на диван.

В спальне суетилась Анна Петровна Кривская и выбегала оттуда в кабинет к сыну. Борис в волнении ходил по кабинету.

— Ну что? — спрашивал он, останавливая взгляд на матери.

— Сейчас будет операция… Ты не волнуйся, Борис.

— Я не волнуюсь… Очень она опасна?

— Доктора не говорят… Кажется…

«Оставила ли она завещание?» — мелькнула мысль у Бориса.

О том же подумала и мать и спросила сына:

— Ты, конечно, знаешь, бедная Евдокия распорядилась на случай…

— Ничего я не знаю! — с раздражением ответил Борис. — Нашли время спрашивать!

Ее превосходительство снова хотела пройти в спальню, но ее туда не пустили.

Кроме докторов и акушерки, при Евдокии была старуха бабушка, мать Саввы. Она второй день не отходила от внучки и ласково улыбалась своей любимице, когда та поднимала на нее свой страдальческий взор… Она тихо шептала молитвы и как-то сурово глядела на докторов.

Доктора о чем-то шептались и, наконец, приступили к делу. Больную хлороформировали, и через две минуты в спальне воцарилась мертвая тишина.

У Саввы замерло сердце…

Вдруг раздался мучительный крик. Он подскочил к дверям и снова отскочил, не решаясь войти.

Через несколько минут вышли доктора.

Савва не решался спросить.

— Ваша дочь спасена! — проговорил один из врачей, — но зато внук ваш погиб… Бог даст, будет другой! — прибавил в утешение доктор.

Савва задрожал от радости.

Когда доктора вошли в кабинет и сообщили радостное известие Борису, то Борис пробовал было обрадоваться, но вместо радостной улыбки — улыбка вышла какая-то кислая…

Евдокия медленно поправлялась, и старуха бабушка, по ее просьбе, поселилась на это время у нее. Отец каждый день навещал дочь. Борис Сергеевич совсем не показывался у жены.