Наши за границей

— Да понялъ, понялъ я. Что ты переводишь-то! Оказывается, что по-французски я все понимаю и могу свободно разговаривать. Вотъ, мосье, билье, вуаля… А бюве, мосье, не хочешь? Не вуле бюве венъ ружъ? — вдругъ предложилъ Николай Ивановичъ кондуктору.

— Oh, avec plaisir, monsieur. Prenez seulement `a pr'esent vous-m^eme, et moi apr`es, — отвчалъ тотъ, простригая билеты.

— Ну, вотъ и отлично. Бюве…

Николай Ивановичъ налилъ стаканъ и протянулъ кондуктору. Тотъ поклонился и отстранилъ стаканъ.

— A pr'esent vous-m^eme, monsieur, et moi-je prendrai apr`es vous.

— Глаша! Что онъ такое? — недоумвалъ Николай Ивановичъ.

— Хочетъ, чтобы ты прежде выпилъ.

— Я? Же?.. Отлично. Тре бьенъ… Вотъ… За здоровье Франсъ!

Николай Ивановичъ залпомъ выпилъ стаканъ и продолжалъ:

— Мы любимъ вашу Франсъ, очень любимъ. Глаша, переведи.

— Ву рюссъ — ву земонъ ли Франсъ.

— Oh, madame! Et nous, nous adorons la Russie [7].

Кондукторъ взялъ поданный ему стаканъ съ краснымъ виномъ, поднялъ его и, воскликнувъ: «Vive la Russie!» — тоже выпилъ его залпомъ.

— Другъ! Ами… Франсе и рюссъ — ами, — протянулъ ему руку Николай Ивановичъ.

Кондукторъ потрясъ руку.

— Анкоръ… — предложилъ Николай Ивановичъ, указывая на стаканъ.

— Apr`es, monsieur… Prenez `a pr'esent vous-m^eme. Dans une demi-heure je vous apporterai encore une bouteille, et nous prendrons encore. J'aime les Russes…

— Что онъ говоритъ, Глаша?

— Принесетъ еще бутылку и тогда опять съ тобой выпьетъ.

— Душа-человкъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ, ударяя кондуктора по плечу. — Ну, бьенъ, бьенъ… Принеси — опять выпьемъ.

— Au revoir, monsieur… Au revoir, madame, — раскланялся кондукторъ, повернулъ ручку двери купэ и исчезъ во мрак.

При такихъ обстоятельствахъ Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна възжали во французскую землю.

XXIII

Съ французскимъ кондукторомъ Николай Ивановичъ все-таки выпилъ дв бутылки краснаго вина. Со второй бутылкой кондукторъ принесъ ему и благо хлба съ сыромъ на закуску, а Глафир Семеновн грушу, и предложилъ ее съ галантностью совсмъ ловкаго кавалера. Появленіе такого человка, рзко отдляющагося отъ угрюмыхъ нмецкихъ кондукторовъ, значительно ободрило супруговъ въ ихъ путешествіи, и когда на зар багажъ ихъ въ Вервье былъ слегка осмотрнъ заглянувшимъ въ купэ таможеннымъ чиновникомъ, они начали дремать, совершенно забывъ о разбойникахъ, которыхъ такъ опасались въ начал. Къ тому-же и начало свтать, а дневной свтъ, какъ извстно, парализуетъ многіе страхи. Подъзжая къ Намюру, они уже крпкимъ сномъ. Кондукторъ, хоть и заглядывалъ въ купэ для проврки билетовъ, но, видя супруговъ спящими, не тревожилъ ихъ.

Когда супруги проснулись, было ясное солнечное утро. Солнце свтило ярко и привтливо озаряло мелькавшіе мимо оконъ вагона каменные деревенскіе домики, сплошь застланные вьющимися растеніями, играло на зеленыхъ еще лугахъ, на стоящихъ въ одиночку дубахъ съ пожелтвшей листвой, на синей лент рчки, идущей вдоль дороги.

Глафира Семеновна сидла у окна купэ и любовалась видами. Вскор маленькіе каменные домики стали смняться боле крупными домами. Появились вывски на домахъ, мелькнула желзная ршетка какого-то сада, стали появляться высокія фабричныя трубы, курящіяся легкимъ дымомъ, и вдругъ Глафира Семеновна воскликнула:

— Батюшки! Эйфелева башня вдали! Я ее сейчасъ по картин узнала. Николай Иванычъ! Радуйся, мы подъзжаемъ къ Парижу.

— Да что-ты! — подскочилъ къ окну Николай Ивановичъ.

— Вонъ, вонъ… Видишь? — указала Глафира Семеновна.

— Да, да… Эйфелева башня… Она и есть… «Конченъ, конченъ дальній путь. Вижу край родимый», — заплъ онъ.

Стали попадаться по дорог уже улицы. Дома — все выростали и выростали. Виднлась церковь съ готическимъ куполомъ. Движеніе на улицахъ все оживлялось. Поздъ умрялъ ходъ, скрежетали тормаза. Еще нсколько минутъ, и вагоны остановились около платформы, на которой суетились блузники въ кэпи и съ бляхами на груди.

— Пріхали… Въ Парижъ пріхали!.. — радостно произнесла Глафира Семеновна, когда кондукторъ отворилъ передъ ними дверь купэ.

Въ дверь рванулся блузникъ, предлагая свои услуги.

— Вуй, вуй… Прене но саквояжъ, — сказала Глафира Семеновна. — Э шерше коше пуръ партиръ а готелъ. Николай Иванычъ! Бери подушки. Что ты стоишь истуканомъ.

— Une voiture, madame? — спросилъ блузникъ.

— Да, да…Вуатюръ… И анкоръ нашъ багажъ… — совала она ему квитанцію.

— Oui, oui, madame.

Багажъ былъ взятъ и блузникъ потащилъ его на спин на подъздъ вокзала. Супруги слдовали сзади. Вотъ и улица съ суетящейся на ней публикой. Николай Ивановичъ поражалъ всхъ своей громадной охапкой подушекъ. Какой-то уличный мальчишка, продававшій съ рукъ билеты для входа на выставку, даже крикнулъ:

— Voyons, ce sont les Russes!