Наши за границей

— Ахъ, вотъ Опера-то! Николай Иванычъ, это, Опера. Смотри, какой любезный извозчикъ… Мимо чего мы демъ, разсказываетъ, — толкнула мужа Глафира Семеновна и прибавила: — Такъ вотъ она, Опера-то. Здсь, должно быть, недалеко и Кафе Ришъ, въ которомъ графъ Клермонъ познакомился съ Клементиной. Она была танцовщица изъ Оперы.

— Какой графъ? Какая Клементина? — удивленно спросилъ Николай Ивановичъ жену.

— Ты не знаешь. Это я изъ романа… Эта Клементина впослдствіи въ конецъ разорила графа, такъ что у него остался только золотой медальонъ его матери, и этотъ медальонъ…

— Что за вздоръ ты городишь!

— Это я про себя. Не слушай… Да… Какъ пріятно видть т мста, которыя знаешь по книгамъ.

Извозчикъ, очевидно, уже халъ не прямо на выставку, а колесилъ по улицамъ, и все разсказывалъ, указывая бичомъ:

— Notre-Dame… Palais de Justice…

— И Нотръ-Дамъ знаю… — подхватывала Глафира Семеновна. — Про Нотръ-Дамъ я много читала. Смотри, Николай Иванычъ.

— Да что тутъ смотрть! Намъ-бы скорй на выставку… — отвчалъ тотъ.

Извозчикъ выхалъ на бульвары.

— Итальянскій бульваръ… — разсказывалъ онъ по-французски.

— Ахъ, вотъ онъ, Итальянскій-то бульваръ! — восклицала Глафира Семеновна. — Этотъ бульваръ почти въ каждомъ роман встрчаешь. Смотри, Коля, сколько здсь народу! Вс сидятъ за столиками за улиц, пьютъ, дятъ и газеты читаютъ… Какъ-же это полиція-то позволяетъ? Прямо на улиц пьютъ. Батюшки! Да и извозчики газеты читаютъ. Сидятъ на козлахъ и читаютъ. Стало быть, все образованные люди. Николай Иванычъ, какъ ты думаешь?

— Да ужъ само собой, не нашимъ рязанскимъ олухамъ чета! А только, Глаша, ты вотъ что… не зови меня теперь Николаемъ Иванычемъ, а просто мусье Николя… Парижъ… ничего не подлаешь. Въхали въ такой знаменитый французскій городъ, такъ надо и самимъ французиться. Съ волками жить — по-волчьи выть. Все по-французски. Я даже думаю потомъ въ какомъ-нибудь ресторан на французскій манеръ лягушку състь.

— Тьфу! Тьфу! Да я тогда съ тобой и за столъ не сяду.

— Ау, братъ! Назвался груздемъ, такъ ползай въ кузовъ. Ужъ французиться, такъ французиться. Какъ лягушка-то по-французски?

— Ни за что не скажу.

— Да не знаешь, оттого и не скажешь.

— Нтъ, знаю, даже чудесно знаю, а не скажу.

— Ну, все равно, я самъ въ словар посмотрю. Ты думаешь, что мн пріятна будетъ эта лягушка? А я нарочно… Пускай претитъ, но я понатужусь и все-таки хоть лапку да съмъ, чтобы сказать, что лъ лягушку.

— Пожалуйста, объ этомъ не разговаривай. Такъ вотъ они какіе бульвары-то! А я ихъ совсмъ не такими воображала. Бульваръ де-Капюсинъ. Вотъ на этомъ бульвар Гильомъ Безюше, переодтый блузникомъ, въ наклеенной бород, скрывался, пилъ съ полицейскимъ коммисаромъ абсентъ, а тотъ никакъ не могъ его узнать.

— Ты все изъ романовъ? Да брось, говорятъ теб!

— Ахъ, Николай Иванычъ…

— Николя, — перебилъ Николай Ивановичъ жену.

— Ну, Николя… Ахъ, Николя! да вдь это пріятно. Удивляюсь только, какъ Гильомъ могъ скрываться, когда столько публики! Вотъ давеча извозчикъ упоминалъ и про Нотръ-Дамъ де-Лоретъ… Тутъ жила въ своей мансард Фаншетта.

— Фу, ты пропасть! Вотъ бредитъ-то!

Обвозивъ супруговъ по нсколькимъ улицамъ, извозчикъ повезъ ихъ на набережную Сены. Глафира Семеновна увидала издали Эйфелеву башню и воскликнула:

— Выставка!

Въ экипажъ на подножку начали впрыгивать уличные мальчишки, предлагая купить у нихъ билеты для входа на выставку.

— Тамъ купимъ. На мст купимъ. Можетъ быть, у васъ еще какіе-нибудь фальшивые билеты, отмахивался отъ мальчишекъ Николай Ивановичъ.

Извозчикъ подвозилъ супруговъ къ выставк со стороны Трокадеро.

XXVIII

Съ Трокадеро около входа на выставку было громадное стеченіе публики, подъзжавшей въ экипажахъ и омнибусахъ. Все это быстро бжало ко входу, стараясь поскоре встать въ хвостъ кассы. Въ касс, однако, не продавались, а только отбиралась билеты; купить-же ихъ нужно было съ рукъ у барышниковъ, мальчишекъ или взрослыхъ, которые толпою осаждали каждаго изъ публики, суя ему билеты. Дло въ томъ, что посл выпуска выставочнаго займа, къ каждому листу котораго прилагалось по 25 даровыхъ билетовъ для входа на выставку, Парижъ наводнился входными выставочными билетами, цна на которые упада впослдствіи съ франка на тридцать сантимовъ и даже мене. Когда Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна вышли изъ экипажа, ихъ также осадили барышники, суя билеты. Кто предлагалъ за сорокъ сантимовъ, кто за тридцать, кто за двадцать пять, наперерывъ сбивая другъ у друга цну.

— Не надо, не надо! — отмахивался отъ нихъ Николай Ивановичъ и сталъ разсчитываться съ извозчикомъ. — Сколько ему, Глаша, дать? Сторговались за полтора четвертака, — сказалъ онъ жен.

— Да ужъ дай три четвертака. Хоть и извозчикъ, а человкъ любезный, по разнымъ улицамъ насъ возилъ, мста показывалъ.

Николай Ивановичъ далъ три франка, извозчикъ оказался очень доволенъ, снялъ шляпу и проговорилъ:

— Oh, merci, monsieur… A pr'esent je vois, que vous ^etes les vrais Russes [12]…