Наши за границей

— Я выбрала, Николай Иванычъ, — сказала Глафира Семеновна. — Бульонъ, сомонъ, то-есть лососина, и бифштексъ. Тутъ ужъ видно, что подаютъ.

— Постой! Постой! Эй, ломъ! — крикнулъ Николай Ивановичъ слуг.

— Не ломъ, а гарсонъ. Здсь человкъ гарсономъ зовется.

— Ахъ, да… Я и забылъ! Гарсонъ!

Но слуги ужъ и слдъ простылъ.

XXXI

— Любопытно, что они съ насъ за входъ слупятъ, — говорилъ Николай Ивановичъ жен, сидя за столомъ въ ресторан Дюваль и разсматривая врученныя ему при вход разсчетныя карты (addition), которыя онъ считалъ за входные билеты.

— Да вотъ ужъ лакей тутъ что-то на картахъ карандашомъ помтилъ, — отвтила Глафира Семеновна, указывая на карточку. — Палочку поставилъ, Даже дв палочки поставилъ. Противъ цифры 10 поставилъ палочку и противъ цифры 15 тоже палочку.

— Неужто по рублю возьмутъ?

— Да нтъ-же, нтъ. Вдь у нихъ счетъ на франки. Вотъ на каждомъ билет дв палочки, стало быть, два франка. Не понимаю я только, что печатныя-то цифры обозначаютъ.

— А ничего около печатныхъ цифръ не написано?

— Видишь, что ничего.

— Странные порядки, — покачалъ головой Николай Ивановичъ и прибавилъ: — Но вдь и два франка за входъ это очень дорого. Это вдь съ каждаго… Съ двоихъ четыре франка, франкъ по четвертаку, за каждый французскій четвертакъ мы заплатили по два двугривенныхъ, стало быть. это составитъ рубль шесть гривенъ. Да на чай прислужающему… Ой, ой, ой! Почти два рубля не пито, не дено отдай… Надсадишься, ежели каждый-то день по три раза — за завтракомъ, за обдомъ и за ужиномъ…

— Да вдь въ дорогой ресторанъ попали.

— Какой тутъ къ чорту дорогой, когда даже вонъ вс безъ скатертей дятъ! Даже столы скатертями не покрыты. Мраморный столъ — и больше ничего.

— Врно, ужъ такое здсь обыкновеніе, чтобы безъ скатертей.

Слуга принесъ два стакана и дв бутылки, водрузилъ ихъ на столъ и опять бросился бжать.

— Гарсонъ, гарсонъ!.. — остановилъ его Николай Ивановичъ и, обратясь къ жен, сказалъ:- Странно, что ты не знаешь, какъ по французски закуски потребовать. Передъ обдомъ солененькаго-бы отлично… Не знаешь-ли, какъ селедка по-французски?

— Да не учили насъ про селедку.

— Ну, кильку или балыкъ?

— И про балыкъ съ килькой насъ не учили. Вотъ сыръ какъ — я знаю: фромажъ.

— Фромажъ, фромажъ, гарсонъ, — подхватилъ Николай Ивановичъ.

— Quel fromage, monsieur?

— Знамо дло, швейцарскій. Глаша! Какъ швейцарскій?

— Ахъ, Боже мой! Да неужто ты не можешь безъ закуски?! Швейцарскій — швейцаръ, должно быть.

— Фромажъ швейцаръ.

— Je ne connais pas, monsieur, un fromage pareil, — отрицательно потрясъ головой слуга.

— Фромажъ швейціръ-то нтъ? Странно. Ну, какой нибудь… Просто фромажъ… Фромажъ… Постой, постой… А селедку, Глаша… Растолкуй ему, что это соленая рыба.

— Пуасонъ сале. Dу компрене? Энъ птитъ пуасонъ сале…

— Une sardine? Ah, oui, madame!

— Да не сардинку. Сардинку, впрочемъ, можно само собой. А селедку… — тщетно старался пояснить Николай Ивановичъ. — Фу, ты пропасть! Ничего не понимаетъ! Ну, вуй… Сардинку — вуй, и анкоръ…

— Анкоръ пуасонъ сале. Энъ отръ пуасонъ сале…

— Oui, madame, vous recevez, — отвчалъ слуга и исчезъ, явившись черезъ минуту съ двумя чашками супу и глубокими тарелками. — Voilа votre bouillon, madame. Servez-vous, je vous prie.

— Что-жъ ты супъ-то, братецъ, прежде подаешь?! — возмутился Николай Ивановичъ. — Прежде нужно закуску. Сардинъ, фромажъ, селедку…

— C'est apr`es, monsieur… Apr`es le bouillon.

— Какъ апре! Сейчасъ надо. Кто-же стъ соленое посл супу! Глаша! Скажи ему…

— А презанъ, а презанъ… — заговорила Глафира Семеновна.

Слуга пожалъ плечами и побжалъ за требуемымъ.

— Хорошій ресторанъ, дерутъ даже за входъ, а такихъ слугъ держатъ, которые даже не знаютъ, что посл чего подавать слдуетъ, — ворчалъ Николай Ивановичъ, не зная французскаго обычая, по которому соленыя закуски слдуютъ за супомъ.

Черезъ минуту слуга явился съ маленькими тарелочками, на которыхъ лежали дв сардинки, сыръ бри и нсколько длинненькихъ маленькихъ морскихъ раковинъ (moules). Глафира Семеновна какъ взглянула на раковины, такъ сейчасъ сморщилась, проговорила: «фу, гадость!» — и закрылась салфеткой. Взглянулъ Николай Ивановичъ и воскликнулъ:

— Что это? Улитки какія-то? Вонъ! Вонъ! Неси назадъ! Неси! — махалъ онъ руками. — Я селедку спрашиваю, а онъ какихъ-то улитокъ тащитъ. Прочь, прочь… Мы и устрицъ-то не димъ, а онъ улитокъ. Алле, гарсонъ… Ле рюссъ такой ды нонъ манже. Съ Богомъ, съ Богомъ… Да ужъ и фромажъ убирай. Я этотъ фромажъ не мъ.

— Пусть и сардинки убираетъ. Вовсе я не желаю такія сардинки сть, которыя рядомъ съ погаными улитками лежали, — прибавила Глафира Ceменовна. — Алле… Иль не фо па. Рьянъ иль не фо па. Селеманъ ле бульонъ. Доне бульонъ. Ужъ ты, Николай Иванычъ, не вдь что спрашиваешь. лъ-бы безъ закусокъ! — напустилась она на мужа, продолжая сидть отвернувшись отъ вскрытыхъ раковинъ.

Слуга недоумвалъ.

— Mais, madame, c'est ce que vous avez demand'e…- бормоталъ онъ.

— Прене… Прене прочь. Ву не манжонъ па се шозъ…

— Oh! Comme il est difficile!.. — вздохнулъ слуга и понесъ закуски обратно.

Супруги принялись за бульонъ.