Наши за границей

Николай Ивановичъ мало-по-малу утихъ, но проходя съ женой мимо арабовъ, держалъ уже наготов зонтикъ. Мазанки уже чередовались съ двухъэтажными домами съ плоскими крышами. Виднлась какая-то башня. Начиналась Каирская улица, выстроенная на выставк. Попался второй балахонникъ съ осломъ, третій. Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна посторонились отъ нихъ. Дале показался англичанинъ въ клтчатомъ пальто съ нсколькими пелеринками и въ бломъ картуз съ козырьками на лбу и на затылк, дущій на осл. Балахонникъ бжалъ впереди осла, держа его за уздцы. За англичаниномъ проскакала на такомъ-же осл англичанка въ синемъ плать и въ шляпк съ зеленымъ газовымъ вуалемъ.

— Да эти балахонники-то на манеръ извозчиковъ. Ослы-то у нихъ для катанья отдаются, — сказала Глафира Семеновна. — Ну, такъ чего-же отъ извозчика и ждать! И у насъ иногда извозчики за руки хватаютъ народъ.

— Фу, ты пропасть! Извозчикъ и есть. А я думалъ, что какая нибудь арабская конница, на манеръ нашихъ гусаровъ или улановъ. Смотри-ка, Глаша, и многіе здятъ на ослахъ-то. Даже и дамы. Вонъ какая-то толстенькая барынька съ большимъ животомъ детъ. Смотри-ка, смотри-ка. Да тутъ и верблюды есть. Вонъ верблюдъ лежитъ. Стало быть, и на верблюдахъ можно покататься.

— Ну, вотъ. То все ругалъ балахонниковъ, а теперь ужъ кататься!

— Нтъ, я къ слову только. А впрочемъ, ежели бы ты похала, то и я-бы вмст съ тобой покатался на осл.

— Выдумай еще что-нибудь?

— Да отчего же? Люди катаются-же. Были на выставк, такъ ужъ надо все переиспытать. На человк сейчасъ здила, a теперь на осл.

— Не говори глупостей.

— Какія-же тутъ глупости! На верблюд я хать не предлагаю, на верблюд страшно, потому зврь большой, a оселъ — маленькій зврь.

Налво на одноэтажномъ дом съ плоской крышей высилась надпись, гласящая по-французски, что это кафе-ресторанъ. На крыш дома виднлись мужчины и дамы, сидвшіе за столиками и что-то пившіе. Около столиковъ бродили арабы въ блыхъ чадмахъ, блыхъ шальварахъ и красныхъ курткахъ.

— Смотри-ка, куда публика-то забралась! На крыш сидитъ, — указалъ Глафир Семеновн Николай Ивановичъ. — Это арабскій ресторанъ. Зайдемъ выпить кофейку.

— Напиться хочешь? Опять съ коньякомъ? Понимаю.

— Ну, вотъ… Въ арабскомъ-то кафе-ресторан. Да тутъ, я думаю, и коньяку-то нтъ. Вдь арабы, магометанскаго закона. Имъ вино запрещено.

— Нашимъ татарамъ тоже запрещено вино, однако они въ Петербург въ татарскомъ ресторан въ лучшемъ вид его держатъ. Въ татарскомъ-то ресторан y насъ самое лютое пьянство и есть.

— Только кофейку, Глаша. Кофей здсь долженъ быть отличный, арабскій, самый лучшій Мокка. Ужъ ежели y арабовъ быть, да кофею ихняго не попробовать, такъ что-же это такое! Зайдемъ… Вонъ въ ресторан и музыка играетъ.

Изъ отворенной двери дома слышались какіе-то дикіе звуки флейты и бубна.

— Только кофей будешь пить? — спросила Глафира Семеновна.

— Кофей, кофей. Да разв краснаго вина съ водой. Въ мусульманскомъ ресторан буду и держать себя по-мусульмански, — сказалъ Николай ТІвановичъ.

— Ну, пожалуй, зайдемъ.

И супруги направились въ кафе-ресторанъ.

XLV

Кафе-ресторанъ, въ который зашли супруги, былъ въ то-же время и кафе-шантаномъ. Въ глубин комнаты высилась маленькая эстрада съ декораціей, изображающей нсколько финиковыхъ пальмъ въ пустын. У декораціи сидлъ, поджавъ подъ себя ноги, балахонникъ въ блой чалм и дудлъ въ длинную дудку какой-то заунывный мотивъ. Рядомъ съ нимъ помщался другой балахонникъ и аккомпанировалъ ему на бубн ударяя въ бубенъ то пальцемъ, то кулакомъ, то локтемъ. Вскор изъ-за кулисъ выплыла танцовщица. Она была вся задрапирована въ блыя широкія одежды. Даже подбородокъ и ротъ были завязаны. Изъ одеждъ выглядывала только верхняя часть лица съ черными глазами и такими-же бровями да ступни голыхъ ногъ. Танецъ ея заключался въ томъ, что она маленькими шажками переминалась на одномъ мст и медленно перегибалась корпусомъ то на одинъ бокъ, то на другой, то, откинувъ голову назадъ, выпяливала впередъ животъ. При томъ, по мр наклоненія корпуса, она страшно косила глазами въ ту сторону, въ которую наклонялась, или закатывала ихъ подъ лобъ такъ, что виднлись только одни блки.

— Экъ ее кочевряжитъ! — сказалъ Николай Ивановичъ, усаживаясь съ женой за одинъ изъ столиковъ противъ эстрады.

Къ нимъ подбжалъ чернобородый арабъ въ блой чалм, блой рубах безъ пояса и блыхъ шароварахъ, завязанныхъ около колнокъ голыхъ, смуглыхъ, волосатыхъ ногъ, въ туфляхъ, и поднесъ подносъ, на которомъ стояли два стакана воды и два блюдечка съ вареньемъ.

— Съ угощеніемъ ресторанъ-то, — проговорилъ жен Николай Ивановичъ и, крикнувъ арабу, прибавилъ:- Нтъ, братъ, мерси. Сладкаго не употребляемъ.

— Отчего-же? Ты хотлъ пить. Вотъ и напейся. Вода съ вареньемъ отлично, — перебила его Глафира Семеновна. — Доне, доне… — обратилась она къ арабу и взяла съ подноса два стакана, ложечки и два блюдечка варенья. — Вотъ и пей… — прибавила она мужу.

— Знаешь, Глаши, быть на парижской выставк да зудить холодную воду съ вареньемъ — ой, ой, ой! Не стоило тогда сюда и хать.

Николай Ивановичъ покачалъ головой.