Наши за границей

На этот раз супруги уже не были плохи и спросили внизу у хозяина печатный адрес тех меблированных комнат, где они остановились.

– Теперь уж не будем блуждать ночью по улицам, отыскивая свою гостиницу, – бормотала Глафира Семеновна, радуясь своей запасливости. – В случае, если где в незнакомых улицах запутаемся, – сейчас извозчику карточку покажем: «Коше… вуаля куда… алле… вези»… – вот и вся недолга. А ты, милый мой, уж, пожалуйста, не напивайся сегодня. А то вчера дорвался до винища и давай лакать.

– Да меня, Глаша, и вчера бы не осатанило, ежели бы я плотно пообедал, – отвечал Николай Иванович. – А это я вчера с голоду. Ну, какой у нас был обед! Суп – ложкой ударь, пузырь не вскочит, порции рыбы – в зажигательное стекло рассматривать, а бифштекс – раз в рот положить. Поесть бы мне щец, да хороший кусок солонины с хреном, да поросенка с кашей, так я бы был ни в одном глазе.

– Ну, не скажи! Ты ведь целый графин коньяку в театре выхлебал. С этого и после какого угодно сытного обеда всякий осатанеет.

– Все‑таки мы уж сегодня где‑нибудь в другом ресторане пообедаем, а не во вчерашнем. Ну, заплатим восемь четвертаков с носу без вина, десять четвертаков, только чтоб было пищи до отвалу. Узнаем, где самый лучший ресторан, войдем в него и так‑таки гарсона и спросим: «Комбьян стоит манже до отвалу?» Как по‑французски называется «до отвалу»?

– До отвалу? – задумалась Глафира Семеновна и отвечала: – Не знаю… Ты все про такие слова меня спрашиваешь, про которые нас не учили. Да и что ж тут! – прибавила она. – Мудрость‑то невелика объяснить, чтобы поняли. Скажем, чтоб большой обед подали… «Гран дине»… Вот, мол, «жюск иси» – ну и покажу на горло. Чтоб, мол, быть сыту по горло.

– Так уж ты, пожалуйста, объясни гарсону, как только мы сядем обедать. «Гран дине»… Это отлично. А ежели уж придется опять не дине, а порциями брать, то мы будем всего по две порции на каждого требовать и много-много блюд назакажем. Вишь, здесь порции‑то какие маленькие.

Через пять минут супруги наняли извозчика и ехали в экипаже на выставку.

– Как приедем на место – сейчас без дальних разговоров на Эйфелеву башню, – говорил Николай Иванович.

– Николя, я, право, боюсь… – отвечала Глафира Семеновна. – Смотри, сегодня какой ветер.

– Боишься, что нас сдунет? Душечка, при нашей телесности‑то? Да, наконец, ведь там, на башне, и загородки есть.

– Все‑таки, Николя, лучше в другой раз. Ну дай ты мне немножко попривыкнуть к выставке. Вот что: мы сегодня только около башни походим, а завтра…

– Нет, нет… Сегодня: ты ведь дала мне слово.

– Слово я дала, но не на сегодня.

– Сегодня, сегодня. А то я назло тебе, ей‑ей, в первом попавшемся ресторане лягушки наемся.

– Ну хорошо, хорошо, но только сегодня до первого этажа поднимемся, а не на вершину. Дай мне попривыкнуть‑то.

– Сегодня поднимемся до первого этажа, завтра до второго. Да что ты торгуешься‑то! Залезешь на первый этаж, а увидишь, что никакой опасности, так на второй этаж и сама запросишься. Ведь больше миллиона, я думаю, народу на башне перебывало, однако никого не сдувало, и ничего ни с кем не случилось. Как башня‑то по-французски? – спросил Николай Иванович.

– Ах, боже мой! Про башню‑то я и забыла в словаре посмотреть, как по‑французски называется! – воскликнула Глафира Семеновна. – Давеча я много французских слов из словаря на бумажку выписала, а про башню из ума вон!

– Экая ты какая! Ведь башня‑то самый первый предмет на выставке и есть.

Разговаривая таким манером, супруги доехали до выставки, купили у мальчишек с рук билеты, рассчитались с извозчиком и вошли в помещение выставки.

– Ну, Господи благослови! Сейчас полезем в поднебесье, – сказал Николай Иванович, взял жену под руку и направился прямо к Эйфелевой башне.

– Я, Николай Иваныч, так за тебя все время держаться и буду, когда мы наверх подниматься станем. Коли ежели что – так уж вместе… – говорила Глафира Семеновна.

– Да уж ладно, ладно. Держись сколько хочешь.

– Фу, как страшно! Уж и теперь руки и ноги дрожат.

– А ты твори молитву.

Супруги подошли ко входу в башню.

Видать ли с Эйфелевой башни Неву?

У кассы, где продают билеты для поднятия на Эйфелеву башню, – хвост. Пришлось становиться и ждать очереди.

– Вот живут‑то! Куда ни сунься – везде очереди жди. Хвост, хвост и хвост… Весь Париж в хвостах, – роптал Николай Иванович. – На выставку входишь – хвост, на башню лезешь – хвост. Вчера даже обедать шли в хвосте.

– На башню лезть, так хвост‑то даже и лучше. Всегда одуматься можно, пока тут стоишь, – отвечала Глафира Семеновна. – Уйдем, Николай Иваныч, отсюда… Ну, что нам такое башня! Да провались она совсем.

– Что ты! Что ты! Ни за что на свете! Продвигайся, продвигайся…

Билеты взяты. Публика стремится к подъемной машине. Здесь опять очередь.

– Тьфу ты, пропасть! Да тут, в Париже, и умирать придется, так и то в хвост становись! – плюнул Николай Иванович.

Глафира Семеновна держалась сзади за мужа и шептала:

– Голубчик Николай Иваныч, страшно! Я и теперь чувствую, как под ногами что‑то шатается.