Наши за границей

– Oh, que c’est dommage, que nous n’avons rien pour vous donner a manger, madame, – отвечал хозяин, покачав головой. – Mais du vin et du pain je vous apporterai tout de suite. Une bouteille?[19] – осведомился он.

– Де… де… де! – закричал Николай Иванович, поняв, что спрашивает хозяин, и показал ему два пальца, прибавив: – Де бутель!

– Нон, нон. Эн… Селеман эн, – подхватила Глафира Семеновна и строго сказала мужу: – Не дам я тебе напиваться!

Хозяин недоумевал.

– Une bouteill ou deux? – спрашивал он.

– Эн, эн… – показала один палец Глафира Семеновна.

Хозяин удалился и через минут десять принес на подносе бутылку красного вина, два стакана, большой кусок хлеба, кусочек масла и полдюжины персиков, прибавив:

– Voilà, madame, c’est tout ce que nous avons a présent. Bonne nuit, madame[20], – раскланялся он и исчез.

Глафира Семеновна принялась намазывать маслом почерствелый уже с утра хлеб и с горестью воскликнула: – И это в Париже должна я так ужинать, в городе, который славится всякой едой, откуда к нам в Россию разные знаменитые повара едут. Ну, смотрите: черствый хлеб, какое‑то горькое масло, помятые персики.

– Должно быть, здесь, в Париже, не ужинают, что ли, – ответил Николай Иванович. – Ведь и у нас есть такие города. Про калужан вон говорят, что калужане тоже не ужинают, а поедят, да так и спят.

– Глупые и пьяные остроты. Молчи!

– Да что ты сердишься‑то, Глаша! Красненькое винцо есть, хлеб есть – ну и слава богу.

– Это тебе, пьянице, лестно красное вино, а я чаю хочу. Нет, при таких парижских порядках завтра надо непременно спиртовую лампу себе купить, спирту и жестяной чайник. Скипятил на лампе воду, заварил чай – и чудесно. Да не забыть бы завтра булок и закусок на ночь купить.

– Как же ты будешь завтра покупать закуски, ежели ты даже не знаешь, как закуски по‑французски называются? Ведь уж давеча в ресторане встала в тупик.

– В словаре справлюсь.

Поужинав хлебом с маслом и персиками, Глафира Семеновна запила все это красным вином с водой и легла спать. Николай Иванович допил остатки красного вина и тоже начал укладываться.

Комбьян стоит манже до отвалу

Ночь в гостинице была проведена Николаем Ивановичем и Глафирой Семеновной без приключений. Утром вышел маленький инцидент с чаем. Самовара в гости нице не оказалось, хотя о существовании «машин де тэ рюсс», как называла его Глафира Семеновна по‑французски, и знали. Напиться чаю супругам, однако, хотелось. Они потребовали чайник. Коридорный слуга, явившийся и сегодня на зов, как и вчера, в рваном замасленном пиджаке, стоптанных туфлях и в четырехугольном колпаке, сделанном из толстой писчей бумаги, принес вместо чайника жестяной кофейник. Обругав его по‑русски дураком, Глафира Семеновна положила в жестяной кофейник своего чаю и просила налить кипятком, называя кипяток «ло шод». Слуга налил кофейник теплой водой. Явился чай совсем ненастоявшийся, который совсем и пить было нельзя. Даже чайные листочки не распустились. Слуга на этот раз был обозван по‑русски, кроме дурака, и дубиной. Глафира Семеновна вылила при его глазах чай из кофейника в умывальник и, засыпав вновь сухого чаю, заглянула в лексикон и сказала слуге:

– А презан иль фо бульир, кюир… Заварить. Ло бульи… Неужто ву не компрене па?

– Bouillir? Ah, oui, madame, – отвечал слуга, глупо улыбаясь, удалился в кухню, долго пропадал и явился наконец с кипяченым чаем. Чай пахнул вениками, был горек, черен, как вакса, и его пить было невозможно.

– Ах, эфиопы, эфиопы! А еще высшей цивилизацией называются. У нас в самой глухой олонецкой деревушке знают, как чай заваривается, а здесь в столичном городе не знают! – воскликнул Николай Иванович и прибавил, обращаясь к жене: – Делать нечего. Придется их глупого кофеищу с молоком похлебать столовыми ложками из суповых чашек. Заказывай, Глаша, кофею.

– Кафе о ле… Апорте пур де кафе о ле… – отдала приказ Глафира Семеновна, выливая при слуге в умывальник и вторую порцию чая и возвращая кофейник.

Слуга улыбнулся, покачал головой, что‑то пробормотал по‑французски и ушел.

Явился кофе, молоко, белый хлеб, масло и суповые чашки со столовыми ложками вместо чайных.

– Непременно надо спиртовую лампу и жестяной чайник для варки воды и заваривания чаю завести. Помилуйте, это дикие какие‑то! Простого чая заварить не умеют. То чуть тепленькой водицей зальют, то вскипятят словно суп какой! – возмущалась Глафира Семеновна и, напившись с мужем кофе, принялась одеваться, чтобы ехать на выставку.

На этот раз она уже не надела ни шелкового платья, как вчера, ни бархатного пальто, ни бриллиантов.

– Не стоит, не перед кем рядиться. Вчера на выставке, судя по нарядам, словно одни кухарки и горничные были, – говорила Глафира Семеновна. – Да что горничные? Наша Афимья вырядится в праздник да пойдет со двора, так куда наряднее вчерашних тряпичниц на выставке.

Облеклась она в простенькое серое шерстяное платье, в дорожный ватерпруф и в ту самую шляпку, в которой ехала в вагоне, и вышла с мужем на улицу.