Наши за границей

Опять покупка билетов на подъемную машину. Опять хвост. Наконец добрались до кареты подъемной машины. На этот раз карета была меньше. Глафира Семеновна уж без робости вошла в нее. Свисток, и подъемная машина начала поднимать карету. Опять свисток, и карета остановилась. Супруги вышли из нее. Глафира Семеновна взглянула направо и налево – перед глазами только железные переплеты башни, окрашенные в рыжеватый красный цвет, а дальше – воздух и ничего больше. Глафире Семеновне вдруг сделалось жутко. Она расставила ноги и остановилась, схватив мужа за рукав.

– Николай Иваныч, страшно. Ей‑ей, я чувствую, как башня шатается, – проговорила она.

– Да нет же, нет… Это одно головное воображение. Ну, пойдем к перилам и посмотрим вниз.

– Нет, нет… ни за что на свете! Перила обломятся, да еще полетишь, чего доброго… Да и что тут смотреть… Взобрались – с нас и довольно. Теперь и спустимся вниз…

– Как вниз? Еще два этажа.

– Ни за какие коврижки я больше подниматься не стану.

– Глаша, да как же это? Добраться до второго этажа – и вдруг…

– Слишком достаточно. Ведь что на втором, то и на третьем этаже, то и на четвертом, только разве что немножко повыше. И тут вокруг небеса – и ничего больше, и там вокруг небеса – и ничего больше.

– Да, может быть, там облака…

– Ты ведь облака видел на первом этаже и даже писал об них знакомым, так чего ж тебе? У тебя уже на первом этаже облака о башню задевали.

– Да ведь это я так только. Ну как же не взобраться на самую вершину! Вдруг кто‑нибудь спросит…

– Рассказывай, что взбирался на самую вершину. Да ты уж и рассказал в письме к Скалкиным, что мы сидим на самой вершине около флага и пьем шампанское. Ну, смотри здесь, во втором этаже, все, что тебе надо, и давай спускаться вниз.

Они подходили к столику, где продавались медали с изображением башни.

– Давай хоть пару медалей купим. Все‑таки на манер башенных паспортов будет, что, дескать, были на башне, – сказал Николай Иванович и купил две медали.

У другого столика купили они также пару моделей Эйфелевой башни, зашли и на площадку, где стоявший около телескопа француз в кепи зазывал публику посмотреть на небо, выкрикивая название планет и созвездий, которые можно видеть в телескоп. Уплатив полфранка, Николай Иванович взглянул в трубу и воскликнул:

– Глаша! Да тут среди белого дня звезды видно, – вот мы на какой высоте. Ах, непременно нужно будет про это написать кому‑нибудь в Петербург.

Заглянула в телескоп и Глафира Семеновна и пробормотала:

– Ничего особенного. Звезды как звезды.

– Да ведь днем, понимаешь ли ты, днем!

– Стекло так устроено – вот и все.

– Воображаю я, что на четвертом этаже! Оттуда в такую трубку, наверное, Лиговку увидать можно и наш дом около Глазова моста. А ну‑ка, мусье, наставь на Петербург. Глаша, скажи ему, чтоб он на Петербург трубку наставил.

– Вуар Петербург он пе? – спросила француза Глафира Семеновна.

Тот отрицательно покачал головой и проговорил:

– Oh, non, madame, c’est une autre chose.

– Нельзя. Говорит, что нельзя… – ответила Глафира Семеновна.

– Врет. Де франк, мусье. Наставь… – протянул Николай Иванович французу деньги.

Француз не брал денег.

– Ну, труа франк. Не хочешь и труа франк? Тогда зажрался, значит.

– Давай скорей вниз спускаться, Николай Иваныч, – сказала Глафира Семеновна мужу. – Спустимся вниз и будем искать какой‑нибудь ресторан, чтобы позавтракать. Я страшно есть хочу. Пиво‑то пили, а есть‑то ничего не ели.

– Да неужто, Глаша, мы не поднимемся на вершину?

– Нет, нет!

Шаг за шагом добрались супруги среди толпы до спускной машины, которая уже сразу спускала из второго этажа вниз, и встали в хвост, дабы ждать своей очереди. Здесь Николай Иванович опять увидал столик с продающимися почтовыми карточками, не утерпел, купил еще одну карточку и тотчас же написал в Петербург самое хвастливое письмо одному из своих знакомых – Терентьеву. Он писал:

«Сидя на вершине Эйфелевой башни, пьем за ваше здоровье. Вокруг нас летают орлы и дикие коршуны и стараются заклевать нас. Ветер ревет и качает башню из стороны в сторону. Сейчас один орел вцепился в шляпку Глафиры Семеновны и хотел сорвать, но я убил его зонтиком. Находимся на такой ужасной высоте, что даже днем звезды на небе видны, хотя теперь солнце. Каждая маленькая звезда кажется здесь аршина в три величины, а луна так больше Гостиного двора, и на ней видны люди и разные звери. Спускаемся вниз, потому что уж больше невтерпеж сидеть. Прощайте. Будьте здоровы».

Письмо это Николай Иванович не прочел жене и сразу опустил его в почтовый ящик.

Через четверть часа супруги сидели в карете спускной машины и катились по отвесным рельсам вниз.

– Вот спускаться так совсем нестрашно, – говорила Глафира Семеновна. – Точь‑в‑точь с ледяных гор на Крестовском катишься.

– Ах, Глаша, Глаша! Какого мы дурака сваляли, что на вершину башни не поднялись! – вздыхал Николай Иванович.

– Ничего не значит. Дома, в Петербурге, всем будем рассказывать, что около самого флага сидели, – отвечала супруга.

Телячья голова из черепахи