Наши за границей

– Отчего же? Ты хотел пить. Вот и напейся. Вода с вареньем отлично, – перебила его Глафира Семеновна. – Доне, доне… – обратилась она к арабу и взяла с подноса два стакана, ложечки и два блюдечка варенья. – Вот и пей… – прибавила она мужу.

– Знаешь, Глаша, быть на парижской выставке да зудить холодную воду с вареньем – ой, ой, ой! Не стоило тогда сюда и ехать. – Николай Иванович покачал головой.

– Так чего же ты хочешь? Сам же ты сказал, что ничего хмельного пить не будешь.

– Да уж чего‑нибудь арабского, что ли!

– Знаю я твое арабское‑то! Коньячищу хочешь.

– Зачем коньячищу! Наверное, у них есть и арабское вино. Половой! Есть у вас вен араб?

Араб смотрел на него удивленными глазами и не понимал, что у него спрашивают. Наконец он пробормотал что‑то на непонятном наречии, мешая к разговору и французские слова.

– Не понимаешь! Эх! – вздохнул Николай Иванович. – Глаша, растолкуй ему.

– Зачем же я буду ему растолковывать про вино, ежели ты мне обещался в мусульманском ресторане и держать себя по‑мусульмански. Мусульмане вина не пьют. Пей воду с вареньем.

Николай Иванович лизнул варенья и сделал глоток воды. Араб на минуту исчез и вновь подходил с двумя тарелочками, на которых лежали засахаренные плоды. Подав это на подносе, он опять поклонился супругам.

– Да что это он все сласти да сласти! – воскликнул Николай Иванович. – Дай хоть кофе, мосье половой, что ли… Кофе! Понимаешь?

– Уй, уй… Кафе апре… – закивал араб.

Глафира Семеновна взяла и блюдечки с засахаренными плодами.

– Ты бы спросила хоть почем. Ведь слупят потом, – заметил муж и задал арабу вопрос: – Комбьян?

– Эн франк.

Араб показал один палец в пояснение, исчез и появился в третий раз, поднося на блюдцах по свежей груше, и опять поклонился.

– Зачем? Мы не требовали груш. Ты кофе‑то нам подавай. Кафе нуар. Неси вон, неси обратно и принеси кафе… – махал руками Николай Иванович.

– Ту… ту… Пур ту эн франк… – старался объяснить араб, показывая и на стаканы, и блюдца с остатками варенья, и на засахаренные плоды, и на груши.

– За все угощение франк. Ешь! – приказала мужу Глафира Семеновна.

– Стану я всякую сладкую дрянь есть! Это бабья еда.

Николай Иванович отвернулся.

Араб подходил в четвертый раз с подносом и опять кланялся. На подносе на этот раз стояли две чашки черного кофе.

– Ну, наконец‑то! – И Николай Иванович придвинул к себе чашку, попробовал ложечкой и сказал: – Да он гущу кофейную подал. На смех, что ли! Смотри, одна гуща вместо кофею.

– Да уж, должно быть, так надо по‑арабски, – заметила Глафира Семеновна. – Пей…

– Не могу я пить такую дрянь. Это переварки кофейные какие‑то! В арабском ресторане да вдруг пить переварки! Половой! Гарсон! Или араб! Как тебя? Поди сюда! Вене зиси.

Араб подходил опять, со стеклянным кальяном на этот раз, и снова с поклоном, бережно поставил его у ног Николая Ивановича, протягивая ему в руки гибкую трубку.

– Фу‑ты, пропасть! Трубку принес… Кальян турецкий принес и заставляет курить, – улыбнулся Николай Иванович, взяв в руки трубку кальяна.

– Кури, кури. Ведь папиросы же куришь, – ободряла Глафира Семеновна.

Николай Иванович затянулся из кальяна, выпустил дым и проговорил:

– Совсем я теперь на манер того турка, что у нас в Петербурге в табачных лавочках рисуют. Только стоит ноги под себя поджать.

– Да вон на диване у стены курит один в красной феске, поджав под себя ноги. Видишь, одет так же, как и ты, в пиджаке, а только феска красная. Пересаживайся на диван и поджимай под себя ноги.

– Выдумай еще что‑нибудь. Араб! Мосье араб! Коньяк есть? By заве коньяк? – быстро спросил араба Николай Иванович.

– Послушай! Я не дам тебе пить коньяк! – возвысила голос Глафира Семеновна.

– Только рюмочку, Глаша, маленькую рюмочку. Коньяк ву заве?

– Коньяк? Уй, уй… – закивал араб.

– Так апорте эн вер… Только одну рюмку, Глаша. Я вот в эту воду вылью и выпью. Пить хочется, а голой воды не могу пить.

– Свинья! Своего слова не держишь.

Араб принес графинчик коньяку и рюмку. Николай Иванович, однако, рюмкой не стал отмеривать коньяк, а бухнул в стакан с водой прямо из графинчика, взглянул на жену, улыбнулся и пробормотал:

– Ух, ошибся! А все оттого, что под руку говоришь.

Воду с коньяком он выпил залпом и стал рассчитываться с арабом. За все взяли три франка.

В голове Николая Ивановича приятно шумело. Он повеселел. Коньяк сделал свое дело. Глафира Семеновна была насупившись и молчала. Они вышли из кофейни.

Ослы

Вечерело. Над Парижем спускались уже сумерки, когда супруги обошли ряд восточных построек, составляющих улицу. Пора было помышлять и об обеде.

– Я есть хочу. Ты хочешь кушать, Глаша? – спросил жену Николай Иванович.

– Еще бы не хотеть! Даже очень хочу. Целый день на ногах, целый день слоняемся по выставке, да чтобы не захотеть! Только не будем обедать на выставке, а пообедаем где‑нибудь в городе. Мало ли там ресторанов.

– Ну ладно. А теперь на загладку прокатимся на ослах, да и велим вывезти нас прямо к выходу.

– Нет, нет. Что ты! Вот еще что выдумал! – воспротивилась Глафира Семеновна.