– Il me semble, que vous êtes des étrangers… Et après diner? Après diner vous allez au thêàtre? N’est‑ce pas? Alors, je vous conseille le thêàtre Edem. C’est ravissant.
– Смотри‑ка, Николай Иваныч, какой любезный извозчик‑то! Даже театр рекомендует, – заметила Глафира Семеновна. – Коше! Кель театр ву заве ди?
– Edem, madame. Се n’est pas loin de l’Opéra.
– Оперу там поют? – переспросил у жены Николай Иванович.
– Нет, нет. Он говорит, что театр‑то находится недалеко от Оперы. Помнишь, мы проезжали мимо громадного театра, так вот около.
– А спроси‑ка, какое там представление. Может быть, опять танцы животом, так ну их к черту.
– А кескилья дан сет театр? – задала вопрос извозчику Глафира Семеновна.
– C’est le ballet, madame.
– Балет там представляют.
– Слышу, слышу. Это‑то я понял. Я уж теперь к французскому языку привык, – похвастался Николай Иванович. – А только ты все‑таки, Глаша, спроси, какой балет. Может быть, опять животный балет. Здесь, в Париже, что‑то мода на них. В три театрика мы заходили на выставке – и в трех театрах балет животом.
– Действительно, эти танцы животом противны.
– То есть они не противны, но ежели все одно и одно…
– Молчи, пожалуйста. Коше! Кель балет дан сет театр?
– Excelsior. Ah, madame, c’est quelque chose d’énorme!
– Ла данс де венгр?
– О, nоn, nоn, madame. C’est quelque chose de ravissant. Grand corps de ballet… Mais il vous faut procurer les billets… à présent.
Через десять минут извозчик подвез супругов к театру, помещавшемуся в небольшом переулке за Большой Оперой. Над театром красовалась вывеска Edem. На дверях были наклеены громадные афиши с изображением сцен из балета «Экзельсиор». Тут были нарисованы и железнодорожный поезд с паровозом, и пароход, скалы, пальмы, масса полураздетых танцовщиц, и посреди всего этого стояла на одной ноге, очевидно, балерина, из которой летели искры.
– Афишка‑то натуристая, на манер балаганной, – сказал Николай Иванович.
– Ничего. Возьмем два билета. Извозчик хвалит балет. Здесь извозчики все знают, – отвечала Глафира Семеновна.
– Не бери только, Глаша, дорогих мест.
– Ну вот… В галерею, на чердак забираться, что ли! Я хочу получше одеться, хочу видеть хорошее общество. Надо же хорошее общество посмотреть, а то на выставке все рвань какая‑то.
У кассы супруги остановились. Николай Иванович полез в карман за деньгами. Из окна кассы выглянула нарядная, затянутая в корсет дама с бронзовым кинжалом в волосах вместо булавки.
– Спрашивай уж ты кресла‑то, Глаша. Я не знаю, как по‑французски кресла спросить, – сказал Николай Иванович жене.
– Я и сама забыла, как кресла. Стулья я знаю – шез. Ну, да все равно. Де шез… мадам… Де. Комбьян са кут?
– Qu’est‑ce que vous désirez, madame? – переспросила кассирша.
– Шез… То есть не шез, а такие с ручками… Де шез, авек ле мянь. Компрене ву?
– C’est‑à‑dire, vous voulez des stalles?
– Ax, нон. Же се де сталь. Сталь не то. Сталь – это места за креслами! А де шез.
– Peut‑être, deux fauteuils, madame?
– Фотель, фотель… Вуй… Все комнатные слова я знаю, а тут, как нарочно, перезабыла.
– Les fauteuils d’ochestre, madame, ou les fauteuils de balcon?
– Нет, нет… Зачем балкон! Внизу… Ан ба…
– Ah, oui, madame. – И кассирша выдала две картонки.
Запасшись билетами, супруги поехали обедать. Извозчик привез их к какому‑то зданию и сказал по‑французски:
– Вот здесь хорошие обеды. Вы останетесь довольны. Это Пассаж. Войдите, и вы увидите ресторан.
Супруги вошли в ресторан. Ресторан был блестящий и буквально залит газом, но рекомендованный обед не понравился нашим героям, хотя он и состоял из восьми перемен. Суп был жидок, вместо рыбы подали креветки с соусом провансаль, которых Глафира Семеновна и не ела, мяса, поданного на гренке, был дан такой миниатюрный кусочек, что Николай Иванович в один раз запихал его в рот. Далее следовали донышки артишоков, какой‑то неизвестно из чего приготовленный белый соус, половина крылышка пулярки с салатом, пудинг с абайоном, дыня и кофе. В обед был введен также пунш глясе. Взяли за все это по шесть франков с персоны, кроме вина.