Наши за границей

– Посоветуйте также вашей супруге и карманы беречь. Здесь, в Париже, множество карманников.

– Батюшки! Вы русский? – радостно воскликнул Николай Иванович. – Очень приятно, очень приятно. Глаша, русский… Представьте, у меня даже сердце чуяло, что вы русский.

– Может быть, потому, что курю русскую папиросу фабрики Богданова с изображением орла на мундштуке? – спросил бакенбардист, показывая папиросу.

– Да нет же, нет… Я не только что орла, я даже и папиросы‑то у вас не заметил. Просто лицо ваше мне почему‑то показалось русским. Знаете… эдакий облик… Позвольте отрекомендоваться: Николай Иванович Иванов, петербургский купец, а это жена моя. Господи, как приятно с русским человеком за границей встретиться!

И Николай Иванович, схватив бакенбардиста за руку, радостно потряс ее. Тот в свою очередь отрекомендовался:

– Коллежский советник Сергей Степанович Передрягин, – произнес он.

– Вот, вот… Лицо‑то мне ваше именно и показалось коллежским. Знаете, такой вид основательный и солидный. Ведь здесь французы – что! Мелочь, народ без всякой солидности. А уж порядки у них, так это черт знает что такое!.. Вот хоть бы то, что в восемь часов назначено представление в театре, а еще театр не отворен и даже подъезд не освещен, хотя теперь уже без пяти минут восемь.

– Да, да. Это у них везде так. Такой обычай, что отворяют только перед самым началом представления. Газ берегут, – отвечал бакенбардист.

– Да ведь уж теперь перед самым представлением и есть! Скоро восемь.

– Объявляют в восемь, а начинают около половины девятого.

– Как! Еще полчаса ждать? Да ведь у меня жена вся промокнет. Она вон во все лучшее вырядилась.

– Напрасно. Здесь в театрах не щеголяют нарядами. Чем проще, тем лучше.

– Так где же щеголяют‑то?

– Да как вам сказать… Ну, на скачках… Пожалуй, и в театре, но только в театре Большой Оперы.

В это время блеснул яркий свет и осветились электрические фонари у подъезда.

– Ну, слава богу… – проговорил Николай Иванович. – Пожалуй, скоро и в театр впустят.

– Да, теперь минут через десять впустят. Здесь нужно приезжать непременно к самому началу, даже еще несколько минут опоздать против назначенного часа – вот тогда будет в самый раз. Я уж это испытал. Но сегодня обедал в ресторане на выставке, решил в театр прогуляться пешком, время не рассчитал – и вот пришлось дожидаться, – рассказывал бакенбардист.

Наконец двери отворились, и публика хлынула в подъезд.

– Вы где сидите? – спрашивал Николай Иванович бакенбардиста.

– В креслах балкона.

– Ах, какая жалость, что не вместе! А мы в креслах внизу. Земляк! Земляк! Хоть бы нам поужинать сегодня как‑нибудь вместе. Нельзя ли в фойе увидеться, чтобы как‑нибудь сговориться?

– Хорошо, хорошо.

Бакенбардист стал подниматься на лестницу.

Пять капельдинерш

Две дамы средних лет, сильно набеленные и нарумяненные, затянутые в корсет и облаченные в черные шерстяные платья с цветными бантами на груди и в белые чепцы, как‑то особенно приседая, бросились на супругов, когда они вошли в театральный коридор, и стали снимать с них верхнее платье. Одна дама забежала сзади Николая Ивановича и схватила его за воротник и за рукав пальто, другая принялась за Глафиру Семеновну. Сделано это было так быстро и неожиданно, что Николай Иванович воскликнул:

– Позвольте, позвольте, мадамы! Кеске се? Чего вам?

– Ваше верхнее платье, ваш зонтик, – объяснили дамы по‑французски. Глафира Семеновна перевела мужу.

– Так зачем же дамам‑то отдавать? Лучше капельдинеру, – отвечал тот. – У капельдинер? – искал он глазами капельдинеров по коридору.

Дамы, рассыпаясь на французском языке, уверяли, что вещи будут сохранены.

– Черт знает, что бормочут! Глаша, спроси: кеске се они сами‑то? – говорил Николай Иванович.

– Да, должно быть, взаместо капельдинеров и есть.

– Не может быть! Где же это видано, чтобы баба была капельдинером? Спроси, кеске се.

– By зет ле капельдинер? By вуле каше нотр аби? – спрашивала дам Глафира Семеновна.

– Oui, madame, oui… Laissez seulement… Tout sera bien gardé. Votre parapluie, monsieur?

– Капельдинерши, капельдинерши…

– Вот чудно‑то! А ведь я думал, что они такая же публика, как и мы. Даже удивился, что вдруг меня совсем посторонняя дама за шиворот и за рукав хватает. Ну, пренэ, мадам, пренэ. Вот и ле калош. Ах, чтоб им пусто было! Капельдинерши вместо капельдинеров. Комбьян за сохранение платья? – спросил Николай Иванович, опуская руку в карман за деньгами.

– Се que vous voulez, monsieur… – жеманно отвечали дамы, приседая.

Николай Иванович вынул полуфранковую монету и спросил:

– Ассэ?

– Oh, oui, monsieur, merci, monsieur…

Опять те же приседания, и одна из дам стрельнула даже на Николая Ивановича подведенными глазами, как-то особенно улыбнувшись.

– Фу‑ты, черт возьми! Заигрывает крашеная‑то! Скосила глаза… Ты видала?

– Ну, уж ты и наскажешь!

– Ей‑ей, коварную улыбку сейчас подпустила. Нет, это не капельдинерши. Смотри, как бы пальто‑то наши не пропали.

– Да ведь под номер сдаем, – сказала Глафира Семеновна.