Наши за границей

– Поняла ли что‑нибудь? – спросил жену Николай Иванович.

– Ничего не поняла, кроме того, что магазин недалеко. Но ничего не значит, все‑таки пойдем пешком. Язык до Киева доведет. Надо же посмотреть улицы!

Уличное движение было в полном разгаре, когда супруги вышли из гостиницы и, пройдя переулки, свернули в большую улицу Лафайет. Городские часы, выставленные на столбе на перекрестке улицы, показывали половину одиннадцатого. Громыхали громадные омнибусы, переполненные публикой, вереницей тянулись одноконные коляски извозчиков, тащились парные ломовые телеги с лошадьми, запряженными в ряд и цугом, хлопали бичи, подобно ружейным выстрелам, спешили, наталкиваясь друг на друга и извиняясь, пешеходы; у открытых лавок с выставками различных товаров на улице, около дверей, продавцы и продавщицы зазывали покупателей, выкрикивали цены товаров и даже потрясали самими товарами.

– Tout en soie… Quatre‑vingt centimes le mètre! – визгливым голосом кричала миловидная молодая девушка в черном платье и белом переднике, размахивая распущенным куском красной шелковой ленты.

– Aucune concurrence! – басил какой‑то рослый усатый приказчик в дверях лавки, показывая проходившей публике поярковую шляпу и в то же время доказывая, что шляпа не боится дождя, поливал ее из хрустального графина водой.

Около некоторых из этих товарных выставок с обозначением цен на каждом предмете толпилась публика и рылась в товаре, торговалась, почти совершенно загораживая тротуар, так что не желающим протискиваться сквозь толпу приходилось сходить на мостовую. А на мостовой среди проезжавших извозчичьих экипажей, омнибусов и ломовых телег лавировали разносчики с лотками, корзинами и ручными тележками, продавая зелень, плоды, печенье и тому подобные предметы. К их крикам присоединялись и крики блузников‑мальчишек, сующих проходящим листки с рекламами и объявлениями от разных магазинов, крики продавцов газет, помахивающих листами нумеров и рассказывающих содержание этих нумеров.

Какой‑то мальчишка‑газетчик, махая руками, очень сильно толкнул Глафиру Семеновну, так что та даже соскочила с тротуара и сказала:

– Вот подлец‑то! И чего это только полиция смотрит и не гоняет их с дороги!

– Действительно, беспорядок, – отвечал Николай Иванович, замахиваясь на убегающего мальчишку зонтиком. – И ведь что обидно: не можешь даже обругать его, мерзавца, не зная по‑французски ругательных слов. Глаша! – обратился он к жене. – Ты бы мне хоть тричетыре ругательных слова по‑французски сказала, чтоб я мог выругаться при случае.

– Как я скажу, ежели я сама не знаю… Нас ругательным словам в пансионе не учили. У нас пансион был такой, что даже две генеральские дочки учились. Все было на деликатной ноге, так как же тут ругательствам‑то учить!

– Да, это действительно. Но должна же ты знать, как «мерзавец» по‑французски.

– Не знаю.

– А подлец?

– Тоже не знаю. Говорю тебе, что все было на деликатной ноге.

– По‑русски его ругать – никакого толку не будет, потому он все равно не поймет, – рассуждал Николай Иванович. – Ты не знаешь, как и дубина по‑французски?

– Не знаю. Дерево – арбр, а как дубина – не знаю. Да отругивайся покуда словами: кошон и лань, что значит осел и свинья.

– Что эдакому оболтусу, который тебя толкнул, свинья и осел? Надо как‑нибудь похлеще его обремизить, чтобы чувствовал.

– Да ведь это покуда. Ну а насчет хлестких слов я дома в словаре справлюсь. Кошон – очень действительное слово.

Случай обругать сейчас же и представился. Из‑за угла выскочил блузник с корзинкой, наполненной рыбой. С криком: «Il arrive, il arrive l’marquereau!» – он наткнулся на Николая Ивановича и хотя тотчас же извинился, сказав: «Pardon, monsieur», но Николай Иванович всетаки послал ему вдогонку слово «кошон». Услыхав это слово, блузник издалека иронически крикнул ему:

– Merci, monsieur, pour l’amabilité.

– He унялся, подлец? – грозно обернулся Николай Иванович к блузнику и спросил жену, что такое сказал блузник.

– За любезность тебя благодарит, – отвечала Глафира Семеновна.

– За какую любезность?

– А вот что ты его кошоном назвал. Учтивости тебя учит. Он тебя хоть и толкнул, но извинился, а ты ему все‑таки: «Кошон».

– Ах, он подлец!

Николай Иванович обернулся к блузнику и издали погрозил ему кулаком. Блузник улыбнулся и в свою очередь погрозил Николаю Ивановичу кулаком.

– Скажите на милость, еще смеет в ответ кулаком грозиться! – воскликнул Николай Иванович и хотел броситься к блузнику, но Глафира Семеновна удержала его за рукав.

– Оставь… Ну что затевать скандал!.. Брось. Ведь может выйти драка. Плюнь… – сказала она.

Супруги выходили на площадь Большой Оперы.

Как все дешево!

На площади Большой Оперы супругов осадили со всех сторон барышники, предлагающие билеты на вечерний оперный спектакль. Барышники осаждали наших героев даже и тогда, когда эти последние подошли к городовому и стали его расспрашивать, как пройти в Луврский магазин, – и городовой нисколько не препятствовал этой осаде, что несказанно удивило их.