Наши за границей

Поднявшись по слабоосвещенной лестнице к себе наверх, они действительно нашли на полу около двери медный подсвечник с огарком и груду спичек, зажгли свечку и вошли в свою комнату. Вскоре явилось и вино. Его принес сам хозяин, поставил на стол и наставительно произнес:

– Je dois vous dire, monsieur, qu’à onze heures nous finissons déjà notre travail. Il faut se reposer. Bonsoir, monsieur et madame[23], – раскланялся он и ушел.

– Что он сказал? – опять обратился к жене Николай Иванович.

– Решительно ничего не поняла, – отвечала та.

– Ах, француженка, француженка! Чему только вас в пансионе учили!

– Учили, но не этим словам. И наконец, в пансионе, когда мы переводили что‑нибудь с французского, всегда со словарем.

Утром, когда супруги проснулись, первая мысль была о чае.

– Глаша! Как бы чайку‑то заварить, – начал Николай Иванович, потягиваясь в постели. – Ведь ни разу еще за границей мы настоящим манером чаю не пили. Не знаю, как у тебя, но у меня просто тоска по чаю. Привык я по десять стаканов в день охолащивать, – и вдруг такое умаление, что ни одного! Сейчас мы позовем коридорного, и растолкуй ты ему, бога ради, чтобы он нам купил бутылку спирту для спиртовой лампы к тагану.

– А вот я сейчас в словаре посмотрю, как спирт по‑французски, – сказала Глафира Семеновна, заглянула в книгу и отвечала: – Спирт – эспри… эспри де вен…

Супруги оделись и позвонили слуге, который и явился в своем неизменном колпаке из писчей бумаги и в войлочных туфлях.

– Plait‑il, monsieur, – остановился он в выжидательной позе и глупо улыбаясь.

– Пуве ву зашете пур ву эн бутель эспри де вен? – задала ему вопрос Глафира Семеновна.

Тот улыбнулся еще глупее и ответил:

– L’esprit de vin… C’est la boisson russe?.. Oui, madame…[24]

Он побежал вниз и через четверть часа, весь запыхавшийся, вернулся с бутылкой спирту и двумя рюмками на подносе.

– Смотри, Николай Иваныч, он воображает, что этот спирт мы пить будем, – улыбаясь, заметила Глафира Семеновна мужу. – Пуркуа ле вер? Иль не фо на ле вер, – обратилась она к слуге.

Тот опять глупо ухмыльнулся и спросил:

– Mais comment est‑ce due vous prendrez, madame, sans verre?

– Вот дурак‑то! – вырвалось у Глафиры Семеновны. – Да это разве пить? Разве это пур буар? Се не па пур буар.

– Comment donс pas boire? Et j’ai lu, madame, que les russes prennent tout ce avec grand plaisir. C’est l’eau de vin russe…[25]

– Да это идиот какой‑то! Алле, алле… Положительно он думает, что мы будем пить этот спирт… Се пур фер тэ… Компренэ ву? Пур тэ. Вот.

И в доказательство Глафира Семеновна показала коридорному купленные ею накануне два жестяных чайника и таган.

– Ah! – ухмыльнулся коридорный, но не уходил. – Il faut voir, comment vous ferez le thé, madame![26] – Алле, алле…

Но он стоял и продолжал улыбаться.

– Pardon, madame, il faut voir…

Глафира Семеновна налила спирту в лампочку тагана, зажгла светильню, вылила графин воды в чайник и поставила его кипятиться на тагане.

Коридорный покачивал головой и твердил:

– C’est curieux, c’est curieux… Le thé a la russe… C’est curieux…[27] А правда, мадам, что в Петербурге ходят по улицам медведи и никогда лета не бывает, а всегда снег? – спросил он по‑французски, но Глафира Семеновна не поняла его вопроса и сказала:

– Разбери, что он бормочет, Николай Иваныч! Да выгони ты его, бога ради. Я говорю – алле, алле, а он стоит и бормочет.

– Гарсон! Вон! Проваливай! – крикнул Николай Иванович и энергически указал на дверь.

Шаг за шагом, оглядываясь и покачивая головой, коридорный вышел за двери.

– Дикие, совсем дикие здесь люди, – сказала Глафира Семеновна. – А еще Париж! Про Париж‑то ведь у нас говорят, что это высшая образованность.

Вскоре вода в тоненьком жестяном чайнике закипела, и Глафира Семеновна, насыпав чай в другой чайник, принялась его заваривать. Через минуту супруги наслаждались чаепитием.

– Соленого‑то с вечера поевши, так на утро куда как хорошо основательно чайком побаловаться, – говорил Николай Иванович, выпив стакан чаю и принимаясь за второй.

– Конечно, уж во сто раз лучше, чем кофейное хлебово из суповых чашек суповыми ложками хлебать.

Пили они чай из стаканов, находившихся в их комнате при графинах с водой, без блюдечек и при одной чайной ложечке, захваченной для дороги из Петербурга. Дабы не распалять еще раз любопытство коридорного относительно питья спирта и приготовления чая, они не звали его вторично и не требовали чайной посуды.

На рю Лафайет

Напившись в охотку чаю с бутербродами, супруги стали собираться в магазин «Де Лувр». Глафира Семеновна оделась уже скромно – в простенькое шерстяное платье и в незатейливый плащ из легонькой материи.

– Ей‑ей, не стоит здесь хороших нарядов трепать, право, не для кого. Дамы все такая рвань, в обтрепанных платьишках, – говорила она в свое оправдание, обращаясь к мужу.

Сойдя вниз, в бюро гостиницы они справились у хозяйки, далеко ли отстоит Луврский магазин.

– Pas loin, madame, pas loin, – отвечала хозяйка и принялась с жестами рассказывать, как близко отстоит магазин, показывая дорогу по плану Парижа, висящему на стене около конторки бюро.