Наши за границей

– Да чего ты пристала‑то, черномазая? – бормотал Николай Иванович, стараясь высвободить свои руки из рук женщины, но та была сильная, и это не так легко было сделать. Она продолжала держать его руки и говорила все ту же фразу:

– Ашете абсент пур ну, ашете абсент.

– Она просит, чтобы вы купили ей анисовой водки, – перевел земляк Николаю Ивановичу.

– Водки? Так чего же она мне руки‑то ломает! И ведь какая сильная, подлючка!

Николай Иванович косился на жену. Та уже вспыхивала, бледнея и краснея от ревности, и наконец проговорила:

– Вот нахалка‑то! Николай Иваныч! Да что ж ты стоишь‑то да за руки ее держишь! Пойдем вон… Выходи…

– Она меня держит, а не я ее… Пусти, черномазая! – рванулся он, вырвав одну руку, но женщина, улыбаясь и показывая белые зубы, держала его за другую и бормотала:

– Ашете абсент, ашете абсент.

– Николай Иваныч! Да что ж ты, в самом деле!.. – возвысила голос Глафира Семеновна. – Ведь сказано, чтобы ты выходил!

– Душечка… Она меня держит…

Он потянулся к выходу и, так как его держали, вытащил за собой из палатки женщину. Та, предполагая, что Николай Иванович согласился уже купить ей абсенту и сейчас поведет ее в ресторан, обняла его другой рукой за шею, поцеловала и заговорила:

– Мерси, мерси… Аллон, аллон…

Но тут Глафира Семеновна не выдержала. Она взмахнула дождевым зонтиком и с криком: «Ах ты, подлая индейская морда!» – ударила женщину по голове. Взвизгнула в свою очередь и женщина. Увидав, что удар нанесен ей Глафирой Семеновной, она выпустила из рук руку Николая Ивановича, бросилась на Глафиру Семеновну и вцепилась в ее ватерпруф, сверкая глазами и бормоча непонятные слова. Глафира Семеновна рассвирепела и тоже держала ее за ворот рубахи.

– Меня хватать? Меня? Ах ты, индейка мерзкая! Да я тебе все бельмы твои выцарапаю, – бормотала она.

– Глаша, оставь, оставь… – начал было Николай Иванович, оттаскивая за плечо жену, но было уже поздно…

В одно мгновение Глафира Семеновна и индеянка вцепились друг дружке в волосы и упали на траву, барахтаясь и царапаясь.

– Господи! Да что же это такое! – воскликнул Николай Иванович и бросился разнимать дерущихся. – Земляк! Да что же вы‑то сложа руки стоите? Помогите и вы! – закричал он земляку.

Земляк тоже начал разнимать. Он сел на индеянку и старался отдернуть ее руку от Глафиры Семеновны; но тут выбежала из палатки старая индеянка и, заступаясь за молодую, принялась тузить кулаками по спине земляка, Глафиру Семеновну и Николая Ивановича. Сделалась общая свалка. К происшествию между тем, заслыша крики, подбегали гарсоны из ресторана, путаясь в своих длинных белых передниках, стремились мальчишки‑индейцы.

Кое‑как сцепившихся женщин растащили. Те еле переводили дух, и каждая по‑своему выкрикивала угрозы.

– Наглая индейская тварь! Потаскушка! На моих глазах и вдруг смеет к моему мужу целоваться лезть! Я покажу тебе, мерзавка! – слышалось у Глафиры Семе новны.

Бормотала что‑то и индеянка, показывая кулаки. Шляпка Глафиры Семеновны валялась на траве, вся измятая, валялся и переломанный зонтик.

– Ах, срам какой! Ах, срам какой! Глаша, Глаша! Да уймись же… – говорил Николай Иванович, передавая растрепанную Глафиру Семеновну тоже растрепанному и без шляпы земляку, и принялся поднимать шляпы и зонтик.

Гарсоны и собравшаяся публика, держась за бока, так и покатывались со смеху.

Эдакий скандал!

Когда супруги пришли в себя, то прежде всего они набросились друг на друга с упреками.

– Тебе хотелось, чтоб все это произошло, ты искал этого, ты нарочно лез на диких. У тебя только и разговора было, что о диких. Рад теперь, рад, что такой скандал вышел? – говорила, чуть не плача, Глафира Семеновна Николаю Ивановичу.

– Душенька, ты сама виновата. Ты первая хватила эту самую индейку зонтиком по голове, – отвечал тот.

– Да, хватила, но я хватила за дело. Как она смела к тебе лезть! Ведь лезла целоваться с тобой, ведь она облапливала тебя. Будто я не видела! И главное, при жене, при законной жене, мерзавка, это делает.

– Да почем она знала, что ты моя жена?

– А! Ты еще хочешь защищать ее? Ты рад был, рад, что она с тобой обнималась и целоваться лезла! Ну да, конечно, ты искал этого, ты сам лез на это. Жаль, что я вместе с ней и тебя зонтиком по башке не откатала.

– Вовсе я не того искал и не на то лез. Очень мне нужно обниматься и целоваться с грязной, вонючей бабой! От нее луком так и разило.

– Молчи. Вы любите это. Вам какая угодно, будь грязная и вонючая баба, но только бы не жена.

– Ах, Глаша, Глаша, как ты несправедлива! Я просто хотел покормить эту индейку остатками гуся. Никогда я не видал, как едят дикие, хотел посмотреть – и вот…

– Ну, довольно, довольно! Дома уж я с тобой поговорю! Пойдем домой!

– Ты, душечка, прежде успокойся, приди в себя. Нельзя в таком виде ехать домой. Зайдем прежде вот в ресторанчик. Там есть, наверное, уборная, и ты поправишься, приведешь в порядок свой костюм, потом мы выпьем чего‑нибудь холодненького… – уговаривал Николай Иванович жену.