Наши за границей

– Чтобы я после этого скандала да пошла в ресторан! Да ты с ума сошел! Уж и здесь‑то над нами все лакеи смеются, а там‑то что будет!

– Не станут они там смеяться. Здесь они смеются просто сгоряча. А поразмыслив, они очень хорошо поймут, что это не скандал, а просто недоразумение. Зайдем, Глаша, в ресторан. Ты хоть немножко придешь в себя.

– И стыда на себя этого не возьму. Как я после этого буду глядеть в глаза прислуге? Ведь все лакеи видели, какая у нас была свалка.

– Эка важность! Ну кто нас здесь знает! Решительно никто не знает.

– Нет, нет, не проси. Домой.

Глафира Семеновна наскоро начала приводить свой костюм в порядок. К ней подошел земляк, до сих пор разговаривавший о чем‑то с гарсоном ресторана, и принялся ее уговаривать.

– И я бы советовал вам зайти в ресторан и успокоиться. Здесь есть отдельные кабинеты. Можно бы было отдельный кабинет взять. А что вы опасаетесь насмешек ресторанной прислуги, то это совершенно напрасно, – сказал он. – Напротив, все сочувствие на вашей стороне. Я вот сейчас разговаривал с гарсонами, так они возмущены поведением этой индейской бабенки. Оказывается, что с вами это уже не первый случай. Были такие случаи и с другими. Они рассказывают про ужасное нахальство этих индейских баб. Прежде всего они ужасные пьяницы и распутницы, и как только появляется какой‑нибудь мужчина, сейчас же они нагло лезут к нему с объятьями и требуют абсенту. Гарсоны удивляются, как до сих пор полиция не может обуздать этих индеек.

– Нет, нет, и вы мне зубы не заговорите. Довольно… Домой… – стояла на своем Глафира Семеновна. – Николай Иваныч! Да что ж ты встал! Двигайся к выходу! – крикнула она на мужа.

Николай Иванович поднял с травы пакет с остатками жаркого и медленно направился к выходу из сада. За ним шел земляк. За земляком следовала Глафира Семеновна.

– И где же эдакие скандалы происходят, что дикие девчонки безнаказанно могут лезть на женатых мужчин, да еще к тому же при их женах? В Париже. В самом цивилизованном городе Париже! – не унималась она. – Ну, хваленый Париж! Нет, подальше от этого Парижа. Слушайте, Николай Иваныч! Я завтра же хочу ехать вон из этого проклятого Парижа, – обратилась она к мужу.

– Но, душечка, мы еще ничего порядком не осмотрели на выставке. Мы еще не видали художественного отдела.

– Черт с ней, с выставкой!

– Но ты забыла, что в Луврском магазине заказала себе разные наряды, а эти наряды будут готовы только еще послезавтра.

– Завтра же пойду в магазин и буду умолять приказчиц, чтобы они мне приготовили все к вечеру. К вечеру приготовят, а ночью – марш домой.

– Побудем хоть еще денька три на выставке, – упрашивал Николай Иванович.

– Чтобы опять на диких нарваться? Благодарю покорно. Домой, домой и домой!

– Сама виновата. Не следовало эту бабу зонтиком бить. Я и сам бы сумел отбояриться от этой бабы.

– Ты отбояриться? Да ты рад был. У тебя даже в глазах какие‑то дьявольские огни забегали от радости. Ну, я и не стерпела. Да и как стерпеть, если при мне, при законной жене, на мужа дикая баба лезет.

Глафира Семеновна быстро направилась к выходу. У выхода, при усиленном свете фонарей, Николай Иванович заметил, что у нее расцарапана щека и сочится кровь. Он сказал ей об этом и прибавил:

– Приложи к щеке платочек. Индейка‑то, должно быть, какой‑нибудь маленький прыщичек у тебя на щеке сковырнула, и до крови…

– Плевать! Назло не приложу. Глядите на меня и казнитесь, – отвечала Глафира Семеновна сердито.

По железной дороге домой супруги уже не поехали. У входа в сад стоял извозчичий экипаж. Николай Иванович нанял экипаж и посадил в него супругу. Когда он прощался с земляком, земляк шепнул ему:

– Я говорил вам, что в Тулу со своим самоваром не ездят, и вот сегодня были ясные на это доказательства. Не будь при вас сегодня самовара в виде супруги, никакой бы неприятности не вышло, и мы провели бы отлично вечер, даже, может быть, в сообществе диких индеек. До свиданья! Адрес ваш знаю и завтра утром постараюсь проведать вас, – прибавил он, раскланиваясь и с Николаем Ивановичем, и с Глафирой Семеновной.

Не возражать!

На другой день поутру, когда Николай Иванович, проснувшись, потянулся и открыл глаза, Глафира Семеновна была уже вставши. Она стояла в юбке и ночной кофточке перед зеркалом, вглядывалась в свое лицо и пудрилась. Увидев, что муж проснулся, она обернулась к нему и проговорила:

– Мерзавка дикая‑то в трех местах мне лицо исцарапала. Подлая тварь! Ну, да ей тоже от меня зонтиком досталось. Кажется, я ей губу рассекла и глаз подправила. Жаль только, что зонтик‑то сломался. А на тебя, Николай Иванович, я просто удивляюсь…

– В чем, в чем, душечка?

– А в том, что каждая юбка для тебя милее жены.

– Но чем же я виноват, что она сама ко мне лезла? Ты видела, что, как только мы вошли, она сейчас же схватила меня за руки.

– Врешь, врешь! Ты сам был рад. Иначе бы ты должен был сразу ударить ее по зубам и тащить к городовому.

– Здравствуйте! Ты благодари Бога, что городовогото около не было, а то после драки не миновать бы нам полицейского участка.

– За что?