Наши за границей. Где апельсины зреют

От Соренто путь прямо в Неаполь. Начали пересекать залив. Качка усилилась. С двумя дамами сделалась морская болезнь. Пароходная прислуга забегала с чашками и с веревочными швабрами. Глафира Семеновна стонала. Изредка у нее вырывались фразы вроде следующих:

– Погоди, я покажу тебе, как не слушаться жену.

Конурин стоял посреди каюты, обхватив обеими руками колонну, и шептал:

– Однако… Угощают качелями… Ловко угощают! Господи! Да что же это будет! Неужто без покаяния погибать? Где этот арапский мальчишка-то запропастился? Хоть коньяку еще выпить, что ли? Эй, коньяк!

Обвешанный весь красными кораллами и нитками с мелкими раковинами, он был очень комичен, но никому уже было не до смеха. Качка давала себя знать.

– Коньяк! Где ты, арапская образина! – крикнул он опять, отошел от столба, но не устоял на ногах и растянулся на полу.

Николай Иванович бросился его поднимать, но и сам упал на него. Пароход два раза так качнуло, что он даже скрипнул.

У Глафиры Семеновны слышался стон.

– И тот мерзавец, кто эти проклятые пароходы выдумал. Ох, не могу, не могу! – воскликнула она и пластом повалилась на диван.

Поднявшийся с пола Николай Иванович бросился было к ней, но она сбила с него шляпу. В каюте появился контролер.

– Буря-то какая! – обратился к нему Николай Иванович. – Что, не опасно?

– Пустяки… Какая же может быть опасность! Качка, и больше ничего.

– А вот за эти-то пустяки я и вам, и вашему капитану-живодеру глаза выцарапаю… Изверг… Не мог остаться у Капри – переждать бурю! – стонала Глафира Семеновна.

– Сударыня, у нас срочное пароходство. И наконец, это не буря. Какая же это буря!

– А вы, должно быть, хотите, чтобы пароход кверху дном опрокинуло? Срамник, бесстыдник… Смеет такие слова говорить… А еще русский… Православный христианин. Жид вы, должно быть, беглый жид, оттого и мотаетесь здесь в Италии. Ох, не могу, не могу! Смерть моя…

– Не лежите вы, сударыня… Встаньте. Бодритесь… Лежать хуже… – говорил контролер.

Но с Глафирой Семеновной сделалась уже морская болезнь. Два англичанина, один седой, а другой белокурый, держа у ртов носовые платки, побежали вон из каюты и стали поспешно взбираться по лестнице.

– Мужчин уж пробирать начало, – шептал Конурин. – Что же это будет! Увижу ли уж я свою супругу, доберусь ли до Питера! Слушай, земляк… Есть у вас пузыри? Я пузыри бы себе привязал под мышки на всякий случай, – обратился он к контролеру.

– Зачем?

– А вдруг сковырнемся и пароход кверху тормашками? Я плавать не умею.

– Успокойтесь… Все обойдется благополучно. Ничего не будет.

– Не будет! Чертова кукла… Какое не будет, коли уж теперь есть!.. Тебе хорошо рассуждать, коли на тебе всего капиталу что три черепаховые гребенки да разные камейские морды из раковин, а при мне, с векселями-то ежели считать, на четыре тысячи капиталу. Дай пузыри!

– Пузырей нет. Буек, спасательный круг есть… Возьмите… Только это ни к чему. Выходите вы на палубу, на свежий воздух. Так будет лучше. Там хоть ветер, дождь, но под навесом приютиться можно.

Николай Иванович попробовал идти, но его так качнуло, что он полетел в сторону, налетел на лежавшую на диване даму и уперся в нее руками. Контролер подхватил его под руку и потащил наверх, на палубу.

– Изверги. Живодеры… Кровопийцы… Разбойники… Не могли переждать бури и поехали в такую погоду на пароходе… – стонала Глафира Семеновна.

Держась за каютную мебель, стены и перила, выкарабкался кой-как на палубу и Конурин. Увидав спасательный круг, висевший на палубе, он тотчас же снял его и привязал себе на живот.

– Ах, жена, жена! Ах, Танюша! Чувствуешь ли ты, голубушка, в Питере, в какой я здесь переплет попал! – вздыхал он и, обратясь к контролеру, спросил: – Телеграмму к жене сейчас я могу послать?

– Да откуда же на пароходе телеграф может взяться!

– Ах, и то… Боже милостивый! Даже жену нельзя уведомить, что погибаем. Ну, телеграфа нет, так давай коньяку.

– Это можно.

Контролер скомандовал, и явился коньяк. Николай Иванович с беспокойством кусал губы и тоже подвязывал себе на живот спасательный круг.

– Послушайте… Зачем вы это? Никакой опасности нет, – удерживал его контролер.

– Ничего… Так вернее будет. Береженого и Бог бережет. Я и жене сейчас спасательный круг снесу.

Появление его в каюте с спасательным кругом на животе и с другим кругом в руках произвело целый переполох. Англичане в беспокойстве взглянули друг на друга и быстро заговорили.

– Что? Погибаем? Господи! Прости нас и помилуй! – завопила Глафира Семеновна, увидав мужа, приподнялась с дивана и рухнулась на пол.

Вопили и другие дамы, страдавшие морской болезнью, пробовали приподняться с диванов, но тут же падали. Кто был в силах, бежали из каюты наверх, задевая за палки, зонтики, баулы. Сделалась паника. Пароходная прислуга, ухаживавшая за больными, недоумевала и не знала, что ей делать. Николай Иванович поднимал жену. Рядом с ней какая-то дама в черном платье нервно билась в истерике, плакала и смеялась.

LXXI