Наши за границей. Где апельсины зреют

– Надо подождать, пока ветер утихнет. Небо как будто бы разъясняется, на востоке уж показалась синяя полоска. Присядьте, сударыня, придите немного в себя, теперь уж не так качает. Мы стоим на якоре, – обратился он к Глафире Семеновне, балансируя на ногах, чтоб не упасть.

– Что вы врете-то, что вы врете, бесстыдник! Еще хуже качает, – отвечала она, падая на диван.

– Ну, Капри, чтобы тебе ни дна ни покрышки! – разводил руками Конурин и спросил: – Когда же наконец, черт ты эдакий, мы можем попасть на берег?

– Да что вы сердитесь, господа! Ведь это же не от нас, не мы виноваты, а погода, стихия, ветер, море… Стихнет немножко ветер через четверть часа, и мы вас спустим с парохода через четверть часа. Полчаса, я думаю, во всяком случае еще придется подождать на пароходе.

– Полчаса? Еще полчаса! Изверги! Людоеды! Палачи! – кричала Глафира Семеновна.

Но качка действительно уже была слабее. Завывания ветра становились все тише и тише. Глафира Семеновна могла уже сидеть. Конурин собирал свои ветви с апельсинами. Николай Иванович оторвал один апельсин и подал его жене. Она сорвала с него кусок кожи и принялась сосать его. Наверху пароход давал усиленные свистки. Прошло с час. Стемнело. На пароходе зажгли огни. Качка была уже совсем ничтожная. Наконец в каюту прибежал контролер, выкрикнул что-то по-итальянски и, обратясь к Конурину и Ивановым, сказал:

– Пожалуйте на берег. Капитан вытребовал свистками паровой катер, и на нем можно переехать с парохода на берег в безопасности.

Глафира Семеновна от радости даже перекрестилась.

– Ну слава Богу! – произнесла она.

Все засуетились и бросились бежать из кают наверх. Николай Иванович вел жену. Конурин шел в платке на голове, с кораллами на шее и держал в объятиях целый лес апельсинных ветвей с плодами.

Когда паровой катер с пассажирами, снятыми им с парохода, пристал к пристани, Глафира Семеновна сказала мужу:

– Довольно с этим противным Неаполем… Завтра же едем в Венецию.

– А ты говорила, Глаша, что здесь есть еще какая-то Собачья пещера замечательная, – возразил было Николай Иванович.

– Довольно, вам говорят! Не желаю я здесь больше оставаться! Сегодня отлежусь и завтра вон из Неаполя! – строго повторила она.

– Ах, кабы в Питер к жене поскорее, сударушка! Бог с ней и с Венецией! – вздыхал Конурин.

LXXII

Уже вторые сутки Ивановы и Конурин сидели в поезде, мчащемся из Неаполя на север и везущем пассажиров в Венецию. Из Неаполя они выехали на следующее же утро после злополучной поездки на остров Капри. Морская болезнь дала себя знать, и Глафира Семеновна села в поезд совсем больная. Николай Иванович предлагал ей остаться еще на денек в Неаполе, дабы прийти в себя после морской качки, но она и слышать не хотела, до того ей опротивел Неаполь с его морем, так недружелюбно поступившим с ней во время путешествия на пароходе. Проснувшись наутро в гостинице «Бристоль», выглянув в окошко из своей комнаты и увидав вдали тихое и голубое море, она даже плюнула по направлению его – вот до чего оно солоно ей пришлось после прогулки на Капри. Конурин, разумеется, поддерживал ее в деле немедленного отъезда из Неаполя. Он торжествовал, что его везут наконец обратно в Россию, что по дороге придется теперь посетить только один итальянский город – Венецию, на пребывание в которой Глафира Семеновна клала только двое суток, и высчитывал тот день, когда он, после долгих скитаний за границей, встретится в Петербурге с своей супругой. При отъезде из гостиницы им предъявили просто грабительский счет и за то, что они только один раз пользовались табльдотом в гостинице, взяли с них за комнаты полуторную против объявленной цены. Николай Иванович было возопиял на это, принялся ругаться с заведующими гостиницей, но Конурин стал его останавливать и говорил:

– Плюнь… Брось… Пренебреги… Пусть подавятся… Только бы выбраться поскорей из этой Италии. Немного уж им, шарманщикам, осталось издевательства над нами делать, всего только одна Венеция впереди. Ведь только одна Венеция, барынька, нам осталась, а там уж и домой, в Русь православную? – отнесся он к Глафире Семеновне.

– Домой, домой… – отвечала та.

– Слава тебе, Господи!

И Конурин даже перекрестился большим крестом.

Поезд, везший Ивановых и Конурина в Венецию, делал большие остановки в Риме, во Флоренции и других городах, но Конурин почти не выходил даже в станционные буфеты, питался сухоядением в виде булок с колбасой, сыром, бараниной и запивал все это вином чианти, покупая его у итальянок-разносчиц на станционных платформах. Даже умыться на другой день пути не могла заставить его Глафира Семеновна. По дороге попадалось много интересного, Ивановы то и дело обращали его внимание на что-нибудь на станциях, но он был ко всему апатичен и отвечал:

– А, что тут! Ни на что и смотреть не хочется! Только бы поскорей домой.

Он высчитывал не только дни, когда приедет в Петербург, но даже часы. То и дело шевелил он пальцами и говорил:

– Сегодня у нас пятница, завтра суббота. Завтра утром, вы говорите, мы будем в Венеции? – спрашивал он.

– Да-да… – отвечала Глафира Семеновна.