Насильно мил (не) буду

— Только для покупателей, — хамит мне краснолицая бабища в вязаном платке.

Показательно беру с прилавка шоколадный батончик, оплачиваю и кладу во внутренний карман дубленки. Тут ей уже приходится дать мне ключ.

Справив дела, мы едем дальше. Добираемся до нужного въезда в лес. Очень похоже, что по этой дороге не ездили минимум несколько дней. Еще полчаса блужданий, и мы все же натыкаемся на охотничий домик.

Это и правда оказывается совсем не то место, где можно спрятать беременную девушку. Однокомнатная полуразвалившаяся халупа с чудом держащейся крышей. Но на всякий случай мы проверяем все внутри. Следов Яси здесь нет.

— Я же говорил! — басит Громов, глядя на меня исподлобья.

На это мне остается только пожать плечами.

Больше никаких зацепок у нас нет. Ни единой.

Стою на улице, морщу лицо от промозглого ветра, смотрю на еле заметные из-за недавнего снегопада автомобильные следы. Они ведут дальше в лес. Кто-то явно проезжал мимо этого места не так давно.

— Давай скатаемся дальше по дроге? — предлагаю Громову.

— Тебе сказали русским языком — дальше запретная зона, частная территория, — качает головой Громов.

А меня туда тянет как магнитом.

— Может быть, там что-то есть? Интуиция ревет, понимаешь? Может, кто-то есть в той запретной зоне и, допустим, этот кто-то знаком с Полонским, раз он часто тут бывал. Ну? Какая теперь разница, все равно у нас нет других вариантов. Пока еще светло, давай разведаем, а потом назад?

— Не отстанешь? — хмыкает Громов.

— Даже не подумаю!

Едем вперед.

* * *

Ясмина

Четыре дня в бункере.

Стены на меня уже не давят.

Мне все равно, останусь ли я здесь или отец заберет меня. Это не важно.

Единственное, что важно, — выжить. Любой ценой сделать так, чтобы отец больше никогда не бросал меня без еды. Ради этого я уже готова на все.

Не знаю, сколько прошло времени. Я разбила часы, раздражало их тиканье. Расколошматила вдребезги и ничуть не пожалела.

Есть уже хочется не так сильно. Я бы назвала это благом, но… Голодаю ведь не я одна! Неужели отцу не жалко внука?

Не знаю, что может случиться с ребенком в утробе, если его мать не будет есть. Но чем больше проходит времени, тем сильнее меня это пугает.

Руки давно не слушаются, но я упрямо поднимаю свою металлическую биту и стучу по стеклу.

Вода камень точит.

И вдруг в гостиной загорается свет. Настоящий! Не придуманный мной. Не мираж!

Ожидаю увидеть в гостиной отца. Но вместо него вижу другую до боли знакомую фигуру.

— Заха-а-ар! — ору так, что почти срываю голос.

Хлопаю ладонями о стекло, пинаю его ногами, стучусь о него всем телом. А толку… Меня не слышат! Он меня не слышит!

* * *

Захар

— Мы и так натворили дел, забрались в чужой дом. Видишь, здесь пусто, пора убираться, — бурчит Громов. — Дом вполне может быть на сигнализации, которую мы не заметили.

— Пока не обыщу каждую комнату, не успокоюсь, — машу рукой на Громова и прохожу из гостиной в спальню.

Дурею, глядя на портрет, который висит над кроватью.

Это Яся!

Совсем еще молоденькая, тонкая как тростинка, изящная, с огромными наивными глазами и пухлыми губами.

За мной следом в спальню заходит Громов и охает:

— Бинго, брат. Интуиция тебя не подвела. Давай обыщем этот дом.

Мы перерываем все буквально сверху донизу, но, к нашему великому сожалению, не находим ровным счетом ничего.

— Она была здесь, я чувствую! — качаю головой.

— Может быть, и была, — соглашается Громов. — Но теперь ее здесь точно нет.

Он плюхается на диван в гостиной, тяжело вздыхает, трет лицо ладонями.

Я же не могу сидеть, у меня шило в филейной части. Все хожу и хожу по дому, сам не знаю, чего ищу. Заглянул под каждую половицу.

И это зеркало в полстены… оно меня словно манит. Подхожу к нему, упираюсь лбом, кладу на него ладони и закрываю глаза.

— Где ты, Яся? — беззвучно шепчу.

* * *

Ясмина

Держу руки на его руках, прижимаю заплаканное лицо к стеклу и не могу никак успокоиться.

Отчего-то ясно понимаю — Захар сейчас уедет. Ничем не смогу его остановить, но знаю точно — если сдамся, погибну.

Он о чем-то спорил с Громовым, но вдруг погрустнел, согласился. И теперь стоит без движения.

Пытаюсь прочитать по губам, что он говорит. Мне кажется, или он обращается ко мне? Я отчетливо видела, как он произнес «Яся».

— Захар! — снова кричу, надеясь на чудо.

Однако чуда не происходит. Он меня не слышит, железная дверь и окно на редкость герметичны.

Уже не думая ни о чем, в полном отчаянии хватаю свою металлическую биту. Что есть силы бью в стекло, наплевав на обилие кровавых мозолей, которые успела заработать за свое ослиное упрямство.

Бью что есть силы. От души. Так крепко, как только могу. Уже не морщусь от резкого звука удара, давно привыкла.

И вдруг замечаю, как Захар настораживается. Он недоверчиво смотрит на зеркало, убирает ладони, потом снова их прислоняет.

Чувствует вибрацию? Правда?

Я не могу разбить стекло, но в состоянии создать вибрацию, которую он чувствует, когда кладет на зеркало руки с той стороны. Вижу, как он что-то говорит Громову, показывает на стекло. Тот тоже прикладывает ладонь. И я снова бью что есть силы.