Насквозь

– Ваш Окуджава рядом не стоит с Диланом, он не знает ни одной ноты! Это фантом! Мы что-то вяло отвечали. Но он орал, даже если ему не возражали, а просто молчали.

Фарцовщик Кубакин был очень красив. Широкоплечий, голубоглазый, с абсолютно правильными чертами лица. Обычно утром в курилке он вынимал джинсы, куртки или редкие пластинки из заграничного цветастого пакета. Торговля и примерка шла довольно-таки бойко, однако мы с Ленкой даже не смотрели в его сторону. Его это ужасно злило.

– Ну что, дуры, – насмешливо цедил он, – я для вас скидку сделаю, не за 100, за 70 косарей отдам! Хочу посмотреть на вас в джинсах.

Мы тихо переговаривались, не вступая с ним в разговор. Даже если бы нам и взбрело в голову что-то купить у Кубакина, мы бы просто никогда не нашли таких денег. Наша месячная зарплата была намного меньше.

– Нет, посмотри на них, – кричал наш фарцовщик, – мордой крутят от моего товара. Не уважают труд!

Петр посмеивался, отпуская колкие шуточки о том, что, мол, мы презираем мелкобуржуазную стихию и что у нас мозги свернуты набок. Но мы с Ленкой никогда на него не сердились.

В девятом классе я даже пыталась шить сама – мне пришлось проходить производственную практику на швейной фабрике. Дома лежал отрез шерсти цвета морской волны, выданный отцу для парадной формы. Но почему-то он ему не понадобился. На фабрике, чтобы получить диплом швеи-мотористки, мы должны были сделать какое-то сложное – как там говорили (я вспоминала свою «трудиху») – изделие. Так как у меня был отрез шерсти, я решилась на самое страшное – сшить себе костюм. Но сначала его надо было лишить цвета офицерской морской волны. Поэтому мы с мамой долго полоскали отрез в краске, купленной специально для шерсти, но почему-то цвет распределился по всей ткани тоже волнами, но уже темно-синими. В какой-то момент, я сказала ей, что пусть так и остается, может, так и задумано. Шила я костюм мучительно. Но если юбка клиньями как-то сложилась, то пиджак с отворотами и вытачками являл собой нечто странное. На экзамен требовалось прийти в своем изделии.

Костюм перед экзаменом я надевала в доме своей одноклассницы. Та схватилась за голову; ткань висела на мне, не облегая фигуру, а как-то подозрительно топорщась в разные стороны. Там, где вытачки должны были подчеркивать округлости, виднелись подозрительные пустоты. Подруга предложила радикальное решение. Взяв куски ваты, она стала распихивать их в полости. И вдруг все расправилось, округлилось и даже стало выглядеть привлекательно.

– Самое главное, – строго сказала она, – не дать им расстегнуть пиджак, – иначе все!

За столом сидела большая комиссия, которая спрашивала меня о видах швов и об устройстве швейной машины. Я вяло отвечала, пока их взгляды не уперлись в мой костюм.

– Почему у вас такой странный цвет материи? – резко спросила женщина с фиолетовыми волосами. – Ну-ка, встаньте. Нам надо вас рассмотреть!

Я встала, понимая, что начинается самое страшное. – Вот у вас на голове странный цвет, – думала я, – но ведь я не задаю дурацкие вопросы.

– Покажите-ка нам, как вы обрабатывали внутренние швы! – строго сказал лысый дядька в засаленном пиджаке.

«Щас, – возмущенно подумала я, – чтобы из меня вся вата выпала».

Я аккуратно приподняла полу пиджака и продемонстрировала его комиссии.

– Расстегните, расстегните пиджак, – крикнула женщина с красными щеками и губами. – Мы хотим видеть вашу изнанку!

– Не могу, – как-то непривычно жестко ответила я.

– Почему? – удивилась она.

– Я под пиджаком не совсем одета…

– Голая?!

Я кивнула. Мне поставили три. И попросили не рассчитывать на диплом швеи-мотористки. Теперь я стояла на лестнице хранения в Историчке в своей криво окрашенной юбке и думала о том, что все-таки она не такая уж страшная. Оригинальная.

4

И тут в курилке появился Володя Виленкин – самый старший из нас, подборщиков-библиотекарей, – ему было двадцать семь лет – на нем сверкали очки в золотой оправе, чистый черный халат и под мышкой заграничный альбом живописи. Он снимал очки, протирал их чистым носовым платком и близоруко щурился на Ленку. Я знала, что он пришел сюда ради нее. Кубакин при нем как-то сдувался, переставал хамить, подкалывать нас и вскоре сматывался. Веленкин работал в библиотеке, имея высшее филологическое образование, потому что «сидел в отказе». Он уже поработал таксистом и продавцом в книжном магазине, и вот судьба привела его сюда. Теперь он ждал разрешения на выезд в Израиль, из которого он собирался отправиться в Америку. Он всегда с усмешкой слушал наши разговоры, вставляя ироничные замечания. Мы знали, что выглядим идиотски, но все хотели понять сами. У нас только что кончилась вялая дискуссия с Петром, надо ли покупать вещи у спекулянтов, и о том, можно ли прожить без американских джинсов, как на лестнице возникла маленькая, крепенькая, как гриб подосиновик, девушка – секретарь комитета комсомола библиотеки. Не глядя ни на кого, она тут же направилась к Виленкину.

– Ты почему взносы комсомольские не платишь? – прямо без «здрасте» набросилась она на нашего товарища.