Насквозь

Эта мысль покрывала собой все – и боль за сына, и страх перед будущим. Во внутреннем пространстве возникал какой-то текст, в котором я улавливала лишь отдельные слова. Когда на весах взвешивались те или иные решения именно в той внутренней книге – открывалась страница с ответом. И мгновенно исчезала. Невозможно было прочесть, что было написано до и после. Я даже плохо понимала, что это за книга и как называется. Но она явно относилась лично ко мне. Там были портреты близких мне людей, и встреча с Павлом, и неудачный брак с Петром. Еще недавно каждый из нас представлял себе некий ход своих дней. Мы строили планы или со страхом заглядывали в будущее…

Павел как-то сказал мне, что у него есть такая особенность: оказываясь рядом с теми или иными людьми, вызывать сдвиг в их судьбе и менять направление жизни. Быть детонатором взрыва. Но теперь он сам оказался внутри воронки. Его планы на отъезд за границу летели под откос. Мы стояли с ним перед проемом двери, а за ним белел провал.

22

Дни от получения бумажки о разводе до последующих событий прошли в одно мгновенье. Через месяц мы поженились. Очень тихо и незаметно для других. Скоро стало ясно, что я беременна. Но все развивалось очень плохо. Буквально через пять месяцев меня уже везли на скорой помощи. Рядом сидел Павел. В приемном покое ему объявили, что меня кладут на операцию. Полная безнадежность. Никакого ребенка не будет.

И тут он сказал настойчиво и непреложно:

– Везите в другую больницу!

И они почему-то послушались и повезли. Там мне запретили вставать. Под капельницей, каждый день меня кололи до черноты всех мягких частей тела. И вот тогда я почувствовала, что наступило какое-то иное время жизни. Я упала с огромной высоты на землю, и все случившееся за последние месяцы показалось сном. Будто бы в насмешку – я имела дело не с возвышенными мыслями и разговорами, а с собственным телом – с мучительной и больной материей. На меня кричал врач, он запрещал мне подыматься, и его свирепое лицо с крючковатым армянским носом казалось мне зловещим. С каждым днем я становилась все дальше и дальше от дома, от своего сына. Теперь меня всю заполнило чувство вины перед ним. Я представляла себя ужасной, преступной матерью. Я плакала, понимая, что давно не видела его и не говорила с ним. Я плакала, все больше уверяла себя в том, что больше его не увижу. Я говорила себе, что никогда отсюда не выйду. Каждый день мне «с воли» приходили записки и передачи, но это мало утешало меня. И вот моя соседка однажды, глядя на меня, сказала:

– Ну, все, хватит! Ну-ка, быстро возьми себя в руки!

Она позвала нашего врача и все рассказала ему. Он сидел передо мной на стуле.

– Что со мной будет? – всхлипывая, спрашивала я.

И тогда он ответил:

– Я много лет сохраняю женщин и принимаю у них роды. Я доктор наук. Но я должен сказать вам честно, я до сих пор не понимаю, что сейчас происходит с вами – это непостижимая тайна.

И тут я увидела, что у него прекрасное лицо, он очень переживает за меня, а кричал, только потому что не мог пробиться ко мне. Я сказала ему, что очень-очень хочу поговорить с сыном. И он ответил, что отвезет меня лично на каталке к телефону. И еще он сказал, что мое счастье будет в том, если ребенок сам попросится наружу, захочет выйти, пусть и на два месяца раньше.

На следующий день я лежала голая под простыней в огромной операционной. Абсолютно одна. Над моей головой висели невидимые весы жизни. Я их ясно различала над собой. Весь день мне не давали ни еды, ни воды. Потому что все должно было решиться. И когда стрелки огромных часов, как на вокзале, стали приближаться к 8 вечера, мне показалось, что я просмотрела всю свою жизнь во всех деталях и подробностях, во мне уже не было ни слез, ни отчаяния, а наступило простое и смиренное принятие всего, что должно случиться. И тут надо мной склонилось какое-то старое лицо. Оказалось, что это была санитарка. Она тяжело дышала и называла мою фамилию. Оказалось, что она несколько часов искала меня по всем этажам.

– Я вам записочку принесла, – сказала она, – от мужа. И так же внезапно скрылась, как и появилась. Я развернула бумагу, там прыгали какие-то нежные и добрые буквы, иногда они даже складывались в слова, но смысла их я не понимала. Все застилали слезы. Но мне не нужно было читать слова, я их чувствовала. Они спускались ко мне по бумаге прямо куда-то вглубь.

Наутро случилось чудо. Вдруг начались роды. Родилась очень маленькая девочка, и ее сразу же унесли, чтобы подключить к аппарату вентиляции легких. Меня отвезли в палату.

Со мной сидела женщина с огромной грудью, полной молока. Перед ней были большие стеклянные сосуды, в которые она сцеживалась. Отстраненно, словно была неживая, она сказала мне, что ее дети не выжили – это были близнецы и им было очень тяжело рождаться. Поэтому теперь она кормила всех тех детей в больнице, кому не хватало молока.

– Ты давай, молись, – строго сказала она. – Вспоминай все, что не так сделала, где согрешила, может, все будет хорошо.

Я ответила:

– Да.