Наследие

Особенно магов знаменосцев Лебедя. Они привыкли, что маг – это Магическая Стрела, Щит, Шар Огня, Стрела Льда, наконец. Или Клыки Камня. Если маг силен, что-то более массовое, воздействующее на площадь. Стена Пламени, например. Но то, что Маги Белого, даже невысокого уровня Силы, были многократно искуснее, хитроумно сплетая заклинания, умения из разных школ, не могли поверить. А что маги будут не кидаться Шарами Огня, а ковать сталь, лить бронзу, обрабатывать камень и дерево, рекультивировать землю, строить, а не ломать стены и башни, растить деревья, в конце концов…

Последнее – про Синьку. Она восприняла посадки дубов на Лысой горе как свое детище, выращивая Силой Жизни, на горе, превращенной в могильник, лес, дубняк. Плакала над душами погребенных там, считая, что Лес будет искуплением ее избранного – перед богами, за сей грех. Молилась при этом и мечтала, что ее будущее дитя будет резвиться в этом, чистом от скверны, лесу. Не в саду, не в лесопосадке, а в целом и огромном дубовом лесу.

Удивляло магов «старого образца», как их метко обозвал Ястреб, и то, что маги князя не только не носили своих плащей магов, но и вообще мало чем отличались от остальных людей. Да и не желали как-то выделять свое магическое сословие среди прочих. Ходили в таких же одеждах или в броне, были такими же чумазыми, как и мужики вокруг, работая не только Силой, но и руками, очень часто приговаривая: «На кой тут Сила? Тут можно ручками, ручками!»

Моду эту внес в Мир Сумрак. Скрывающий свое магическое естество. Дерущийся в тавернах – кулаками, а в сече – мечом. Андра мало кто знал, лично. А Сумрака – многие. Именно поэтому основателем этого модного течения признавали Марка, а не Андра, не считавшего себя магом, да так успешно, что мало кто верил, что он маг, а не простой удачливый мечник.

Да и как иначе, если даже Агроном вечно по уши в грязи да в стружке? Одежда простая, потрепанная. Лицо обветрено и поцарапано камнем и щепой, руки – как у плотника – задубели от инструмента и оружия. Волосы – грязный колтун. Штаны блестят, затертые о седло. Речь и повадки мужичьи, просты и грубы. Воняет, как мужик, а не как придворный. Скажи, что это – наследник, прошедший полный цикл придворной жизни и науки? Нет, сейчас он, конечно, в Доспехе Дракона, но еще утром был тем самым чумазым мужиком.

Тонкий, изысканный Нис, избалованный, любимый всем высшим светом Княжества Медведя, племянник Медведя заматерел, обрел широту плеч, грубый, сорванный в крике голос. Лицо его задубело на ветру Пустоши, от жара горна и каменной крошки. Изящные руки его стали толсты и крепки, как у гребца, а пальцы обрели твердость корней дуба. Он с какой-то щенячьей радостью работал руками, сам, лично, управляя клещами, ворочая заготовку на наковальне, по которой долбил огромный молот, поднимаемый его же Силой и волей.

– Элементаля призовет любой дурак с нужным запасом Силы. Ты шестеренный вал сделай!

А на него влюбленными глазами смотрела его жена. Когда-то легкомысленная, а где-то глубоко – та же жгучая Чума, но сейчас – серая и смиренная канцелярская служащая. В платочке и в строгом, простом платье, больше не обжимающем ее точеную фигуру. Ее легкомысленность и ветреность осталась там, в чертогах Мастера Боли, вместе с ногами Ниса и так любимым ею его «достоинством». Ноги Нису вернули. Теперь они, как корабельные мачты, укрепленные тяжелой работой, уверенно держали его. Вернули и его «достоинство». Такой же крепкой мачтой он уверенно исполнял супружеский долг. Только вот род Медведей прервался. Возможность иметь детей Нису вернуть не в силах ни один маг Жизни. Это – умения богов, не людей. Семя его было пусто, безжизненно. А вместе с детородностью от Ниса ушла и его прежняя темпераментность, и любвеобильность. Видимо, нужные гормоны уже не выделяются в прежних объемах. Или Нис просто повзрослел, возмужал, заматерел от пережитого, переосмыслил все бытие.

Как и все, кто окружал Белого, кого, скопом, называли близкими князя, его Дружиной. И не важно, что сам князь еще не встретил свою шестнадцатую весну, а Агроном – восемнадцатую, они уже были достойными мужами, хребет которых трещал от ответственности и забот, а головы лопались от сложно сводимых задач и неприятных решений, принимаемых в постоянном режиме нехватки времени.

Корабли были уже близко. Простым взглядом были различимы флаги Островов на горделивых силуэтах гордости отца Белого – трехпалубных боевых триер. Три ряда весел, как крылья, взлетали по бортам этих кораблей, лучших в Мире. Идущих под чужим флагом.

Белый еще раз обернулся. Побережье княжества было скалистым, имело мало мест, способных принять сразу такое количество кораблей. В единственном удобном месте и вырос город Лебедянь, всю долину окрестностей которого сейчас плотно заняли коробки построений войск и ополчения – под знаменем Лебедя.