Наследие

— Ольга Павловна, это просто зависть, — проговорила Лидия. — Слишком простая.

— Лидия Андреевна, норильская берёзка болотному хвощу не позавидует!

Телепнёв примиряюще поднял руки:

— Дорогие мои дамы, прошу вас! Очень прошу!

Ольга замолчала. Щёки её раскраснелись. Лицо Лидии наоборот — побледнело и стало сосредоточенно-угрюмым. Она покусывала свою губу.

На террасе возникла неловкая пауза.

— Оля, Вера, я давно хотела вас спросить, — заговорила Таис. — Я антрополог, достаточно неплохо знаю феномен близнецов, интересовалась этим вполне профессионально, даже записки доктора Менгеле про его чудовищные эксперименты с близнецами читала. Я знаю, что близнецы иногда видят один и тот же сон. Об этом есть различные свидетельства. Вы, близнецы Оля и Вера, видели когда-нибудь одновременно один и тот же сон?

Ольга и Вера переглянулись. Ольга усмехнулась и покачала головой:

— Лучше ты.

Вера помолчала немного, потом заговорила:

— Таис, ты задала весьма чувствительный вопрос. Да, мы однажды видели один и тот же сон.

— Если это что-то очень личное, интимное — не рассказывай, просто скажи: однажды это было.

— Я готова рассказать. Нам было девять лет, мы спали в разных домах: я — у бабушки, а Оля с мамой пряталась от бомбёжки в подвале их дома, спала в подвале. Сон такой: я иду по бабушкиному саду, по дорожке, и вижу слизняка на этой дорожке. Жирного такого, малоприятного. И я его давлю ногой. И вдруг из-под сандалии раздаётся голосок: «Не убивай меня, я твой братик!» И я просыпаюсь. Оля видела точно такой же сон.

На веранде снова повисла тишина.

— Ну вот, бывает… — пробормотал Телепнёв.

— Я знаю, что у близнецов это случается, — потянулся мускулистым, поджарым телом Протопопов.

— А братик потому, что у мамы нашей покойной после контузии от взрыва бомбы случился выкидыш. Она ждала сына. То есть — братика, — проговорила Ольга, отталкиваясь спиной от буфета. — Мы тоже ждали братика. И вот, не дождались. А сон увидели.

Все помолчали.

— Вы у нас особенные, — улыбнулась Таис, кладя руку на Ольгино плечо.

— Yessss! — топнула туфелькой Вера. — Особенные! Мы все! А посему нам пора уже за стол! Прошу вас, гости дорогие!

— Да, да! — затряс брылями Телепнёв. — За стол! Немедленно и бесповоротно!

— Но мы забыли Ролана! — произнесла Таис с укором.

— О да!

— Ролан, дорогой!

— Забыли! Эх мы!

— В принципе, я мог бы и пропустить, — заулыбался Ролан.

— Нет уж, дорогой, читай!

— Порадуй нас новеньким!

Ролан сунул руки в карманы белых брюк и покачался на ногах:

— Так… читать вам современную немецкую поэзию я не буду.

— И не надо! — рявкнул Телепнёв.

Ролан прошёлся по скрипучему полу веранды, резко развернулся и встал напротив Ольги:

От твоей любви загадочной

Как от боли в крик кричу.

Стал и жёлтым, и припадочным,

Еле ноги волочу!

— Не преувеличивай, mein Herr, — сказала Ольга, слегка похлопав его по щеке.

— Дорогой, это простоватенько для тебя, — заметил Телепнёв.

— Это поэзия чистой виты. — Ролан снова покачался на ногах. — Сейчас.

Он резко крутанулся на месте и встал, глядя в открытую дверь на газон с брошенным на нём серебристо-чёрным аэропилем:

погромово

пограбило

погробово

огромово

ограбило

огробово

громово

грабило

гробово

ромово

рабило

робово

омово

абило

обово

мово

било

бово

ова

ило

ово

во

ло

во

о

— Круто! — хлопнула в ладоши Таис.

— Это точно не Василиск Гнедов, — пробормотал Телепнёв.

— И не Монастырский, — почесал висок Лурье.

— Позже, — возразил Протопопов. — Похоже, это не неофутуризм, а визуальная поэзия Москвы советской. Я их плохо знаю… Сигей, Мальчук? Не помню.

— Альчук, — подсказала Лидия. — Классная поэтесса. «Изящерица» — это её.

— Ещё позже, — ответил Киршгартен.

— Позже?

— Позже. Сильно позже.

— Наше время? — не очень удивился Телепнёв. — Вполне! Так сейчас пишут тоже.

— Конечно, наше время! — хлопнула в ладоши Таис. — Так сейчас и надо писать. И в молоке это встанет… ух! Как Кентерберийский шпиль!

— Скорее, как теллуровый гвоздь.

— Клин! Белым клином — красных бей!

— И наоборот!

— Кто же это?

— Щеrnik, — произнесла Ольга, подмигнув Киршгартену.

Ролан кивнул:

— Архип Щеrnik.

— Архитектонично, — одобрительно мотанул брылями Телепнёв.

— Имя на слуху, — теребил бороду Лурье.

— Я тоже слышал.

— А я не слышала, — дёрнула плечом Лидия.

— Он откуда?

— Белорус, рос в Самаре, воевал, был ранен шрапнелью, потом переехал, естественно, за Урал.

— В общем — наш!

— Абсолютно!

— Поэзия жива, чёрт возьми!

— Жива, жива. Война её разбудила.

— И мы пока живы…

Протопопов потёр ладони и заглянул в дверь, ведущую в столовую:

— Поэзия жива! И она… многое в нас пробуждает. А не откушать ли нам, Верочка?

— Давно пора! Пойдёмте! Просим!

Все перешли с террасы в столовую.

Там был накрыт стол на восемь персон. Вера взяла в руку мягкую умницу, сжала, и через минуту в столовую вошла Даша в тёмно-зелёном платье с белым передником.

— Даша, мы здесь.