Наследие

Вскоре маленькие рюмки были наполнены белым квасом, Телепнев поднял свою, открыл было рот, но жена приложила палец к его пухлым тубам:

– Я!

Склонив голову, муж приложил ладонь к груди.

– Дорогие мои, – заговорила Вера Павловна, держа рюмку в руке. – Я, как вы знаете, филолог и всю жизнь связана с книгами – бумажными, электронными, аудио, holo, а теперь и milkbooks. Мы сегодня с Глебом попали под ливень, я пошла искать его через наш ельник и наткнулась на мягкий куб. Он в лес заполз.

– Может и в дом заползти, – сообщила Таис.

– И в ванную, – пробормотала Ольга.

– Так вот, когда я в сумраке вдруг упёрлась в куб, мне пришла в голову такая, в общем, простая мысль: мы все, нынешние читатели, упираемся. Постоянно сейчас упираемся. Упираемся в прошлое. Вспомните, о чём мы сегодня говорили: как бумлит конвертируется в milklit, о фронтовой прозе, о постфронтовой, о тыловиках, мы постоянно сравниваем milklit с романами пятидесяти-, семидесятилетней давности, вспоминаем бумагу, думаем о ней. Сегодня до дождя я в гамаке читала бумажный роман, “Les Bienveillantes”. А мысли были о его конвертации!

– Значит, о будущем? – вставил Протопопов.

– Если бы! – сокрушённо взмахнула руками Вера. – Это будущее в прошлом, future in the past! Этот тот невидимый куб, в который мы упёрлись, как ни парадоксально, после изобретения milklit! Теперь мы упёрлись в наше литературное прошлое, оно наползает на нас, как ледник, это трудно сформулировать… легче ощутить. Великолепный, фантастический, сногсшибательный milklit, казалось бы, должен был отбросить прошлое и распахнуть новые горизонты, которые бы всосали нас, как пылесос, как аэродинамическая труба, и дали бы такую радость новизны, от которой мы все бы преобразились. Мы же, наоборот, ощутив всю мощь и беспредельность этих горизонтов, стали оглядываться! Мы поедаем новое и оглядываемся, оглядываемся! Наши деды рассуждали о смерти бумажной книги после появления книги цифровой, шли дискуссии – выживет ли книга? Выжила у букинистов. Но сейчас, когда эпоха цифровой книги по сравнению с эпохой, нет, эрой milklit – просто детский лепет, мы ещё пристальней уставились в книгу!

Она смолкла, прижав руки к груди. Все почувствовали её волнение и молчали. Вера обвела сидящих за столом взглядом своих блестящих глаз.

– Я… я сыта бумагой!

Сидящие зашевелились.

– Я сыта бумагой, дорогие мои, и я хочу призвать нас всех: хватит есть прошлое, хватит кушать бумагу!

– Браво, Верочка! Накушались! Полностью согласен! – воскликнул Лурье и зааплодировал.

Телепнёв тоже зааплодировал.

– Книги – пылесборники! – усмехнулся Протопопов. – Это мой папа говорил. Но я не спешу их выкидывать.

– Почему? – спросила Ольга. – Я почти все вышвырнула.

– Что-то мешает.

– Понятно что. Ты профессионал.

– Он milkscripter, Оля! А дорожит бумагой! – воскликнула Вера. – Это ли не нонсенс?!

– Я так чихала, когда совала книги в пакеты.

Протопопов пожал узкими плечами:

– Не могу сказать, что я дорожу бумагой. Я просто… как сказать… не хочу расставаться с…

– С прошлым! С прошлым!

– Да нет, Вера, это не совсем так. И я мало оглядываюсь на бумагу. Скорее вот что – валяется старый камень возле нового дома. И жаль его выбросить. Не потому что он с чем-то связан и что-то напоминает, а просто… потому что это – старый валун!

– У меня такое же чувство! – дёрнул массивной головой Телепнёв. – И я кр-р-р-райне редко читаю бумагу! Но не выбрасываю!

– А может, это поколенческие издержки? – спросил Киршгартен.

– Скорее всего! – закивала Вера и указала на приступившего к ухе Глеба. – Вот кто не будет оглядываться на бумагу!

– Я вообще не люблю оглядываться, – пробормотал Глеб.

– Знаете, дорогие, – продолжила Вера. – Чтобы завершить эту тему: я очень голодна. Я хочу есть новое. И только новое! Есть! Есть! Есть!

Телепнёв резко вскочил, опрокидывая стул:

– И сегодня – будешь!

– Мы тоже! Ради этого и приехали к вам! Будем! Стул подняли, Телепнёв уселся на него.

– Пока я монологизировала, уха остыла? – Вера опустилась на своё место. – Извините!

Лурье зачерпнул ухи, попробовал:

– М-м-м! Самый раз! Уха фантастическая! Божья слеза!

– Очень вкусно… – попробовала Таис.

– Это не просто вкусно… это божественно… – заключил Протопопов.

– Наш Фока превзошёл себя, – пробормотала Ольга. – Без аберраций…

– Ну вот! Рецепт моей бабушки! – поднял палец Телепнёв.

Киршгартен ел уху молча.

– А Ролан молчит! – громко прошептала Вера.

– Ролан, как тебе? Не очень? – Со смешком Лидия толкнула его в локоть.

– Я молчу, потому что нет слов. Слов нет.

– У меня тоже! – пробормотал Телепнёв.

– И спешу предупредить, что после ухи перед чтением ничего съестного не будет, – сообщила Вера.

– Коне-е-е-чно! – пропела Лидия. – Не ухой единой жив человек! Moloko!

Все стали есть уху.

– Веруша, спасибо за яркий спич, – пробормотала Лидия. – Подписываюсь под каждым словом.

– И я.

– И я.

– И я подписываюсь.

Вера, улыбаясь, ела уху:

– Спасибо… я несла что-то… слишком эмоционально…

– Так и надо!

– Вера, это даже не “новая послевоенная искренность”, а – просто искренность. Мы все по ней скучаем за своими столами.