Кошка бросила на неё презрительный взгляд.
– Киоко, я тебя люблю, но запирать ты меня не будешь. И не сможешь.
– Я ведь просто боюсь за тебя, – попыталась оправдаться Киоко.
– Я заботилась о себе здесь много лет. И ещё больше – в местах более опасных. Мне ничего не грозит.
– Если ты уверена – хорошо. Но знай, умрёшь ты – и у меня вообще никого не останется. Так что по возможности прилагай к выживанию немного больше сил, чем обычно. Пожалуйста.
– Буду ходить ещё тише и держаться ещё незаметнее.
– Это меня устроит, – Киоко улыбнулась и вышла.
У входа в дом её ждал стражник – не Иоши. Скрывать чувства получалось всё лучше, поэтому, когда она дошла до тронного зала, она уже представляла собой совершенно равнодушную женщину. Чувства, особенно ревность, злость и раздражение, являлись для женщины в Шинджу позором едва ли не б
Она села на трон по правую руку от императора.
– Я рад тебя видеть, – мягко и тихо сказал Иоши.
Она не стала ходить вокруг да около. Она просила его быть честным, не играть, и сама намерена поступать так же.
– Ты полагал, я тебе это прощу?
– Нет.
Этого ответа она не ожидала.
– Я знал, на что иду. Но я император, и между любовью и долгом я должен выбирать долг, – холодность его голоса напомнила Киоко о том, почему она избегала его все эти годы.
– Император, вот как. Убивать друзей – таков твой долг? – она смотрела на его профиль, очерченный светом, и боялась услышать ответ.
– Если придётся, – он повернулся и встретил её взгляд прямо, с достоинством, как и подобает императору, – да.
Он не отводил глаза, и в конце концов это пришлось сделать ей.
– Вот как, – она поднялась и направилась к выходу. – Я уведомлю Каю, что ты остаёшься во дворце Мудрости.
Она знала, что позволяет себе слишком много. Знала, что он может отдать приказ – и его вещи окажутся во дворце Лазурных покоев, если понадобится – в её спальне. Может отдать приказ – и её казнят за дерзость императору. Она сама дала ему эту возможность, вложила в руки силу, которую он теперь может использовать против тех, кто ей дорог. А таких людей – или не людей – и без того осталось слишком мало.
Но он молчал. Под эхо собственных шагов она вышла в сад и сделала глубокий вдох.
Хотэку лежал в тёмной прохладной пещере, пока Хока возилась с его раненой ногой. Боль уже отступила, поэтому иногда он порывался встать или хотя бы взглянуть на рану.
– Ты посмотри, десять лет прошло, а всё такой же, – ворчала Хока. – Не ёрзай, а то затолкаю тебе эту траву в пасть.
Хотэку послушно улёгся обратно, прекрасно помня, что она никогда не бросается пустыми угрозами.
– Насколько всё плохо?
– Жить будешь. Что за глупец стрелял тебе в ногу?
– Глупец стрелял не в ногу, но я успел взлететь, так что легко отделался. Ходить тоже буду?
– Даже бегать.
Он улыбнулся.
– Спасибо, Хока. Я знаю, что ты злишься на меня, и ты в этом права. У меня нет оправданий перед тобой. У меня даже для себя их нет. Прости, что я прилетел сюда…
– Я знала, что так будет, – она закончила накладывать вонючую смесь из трав и своей слюны ему на рану и села рядом.
– Ты видела это будущее?
Хока фыркнула:
– Как будто нужно видеть будущее, чтобы понимать, что люди у власти захотят тебя убить, как только узнают, что ты ёкай.
– Я хорошо скрывался.
– Видимо, недостаточно хорошо.
Хотэку задумался. Если бы Норико не узнала или хотя бы Киоко-хэика… Если бы он был осторожнее и не позволил узнать императору…
– Знаешь, мне кажется, я даже рад, что так вышло.
– Да что ты? – на её морде появился ехидный оскал.
– В детстве я думал, что заточён здесь, но теперь понимаю, что только здесь я и был свободен.
Её взгляд смягчился, она легла и, слегка вытянув морду вперёд, лизнула его в щёку.
– Я рада, что ты здесь, Хотэку.
Это напомнило ему детство. Они лежали в этой же пещере, Хока зализывала его царапины, а он рассказывал, как летал с чижами, повторяя их прыжки с ветки на ветку, пока очередная под ним не подломилась.
– У тебя же крылья, Хотэку, как ты умудрился упасть? – смеялась она.
А он, задетый этим замечанием, бурчал в ответ:
– Ну мам, она была близко к земле, я даже понять не успел, что падаю…
Сейчас Хотэку чувствовал то же тепло. Акито не солгал, когда говорил, что Хока его ещё любит. А он их бросил. Как он мог променять эту жизнь на жизнь в Иноси? Он почувствовал, как из глаза покатилась слеза. Одна. Хока проворно слизнула её и ткнулась носом в щёку.
– Такой большой мальчик, а плачешь.
– Ма-а-ам, – он сам не понял, как это вырвалось. Такое же протяжное и гнусавое, как в детстве.
– Что «мам»? Ну правда, сейчас Джиро придёт, засмеёт тебя. Хочешь, чтобы тебя высмеял твой младший брат? Ну плачь тогда, ладно, – она поднялась и снова лизнула его. Теперь быстро, на прощание. – Мне нужно идти. Появятся Акито с Джиро – поговори с отцом. Тебе пора возвращаться.
– Возвращаться? – он приподнялся на локтях. – Ты выгоняешь меня из леса? Меня же там убьют. На меня охотится весь отряд сёгуна, если не все самураи провинции.