— Аяз, помоги мне, прошу… — Голос наследницы был с хрипотой, звуки отчаянья и бессилия выбивались из сказанных слов. — У меня больше никого не осталось кроме него.
Для меня было странно то, как она желает спасти своего брата, не смотря на родственные связи, все же он предал Айдарию в тот момент, когда решил отправить ее в терем предков. Все, что произошло с ней после отправления отчасти и вина юного наследника. Конечно, шестнадцать пережитых зим это слишком мало для взрослых и взвешенных решений, но и не так уж и мало, чтобы хотя бы постараться спасти сестру или же написать письмо врагам самому. Жалость сдавила мое некогда черствое сердце в тиски, мне было жаль Айдарию, но не юного наследника. Часть моей души наоборот даже желала его смерти, ведь только тогда наследие Айдарии никто не будет вправе оспорить, а жители Альбиониума решат, что раз младший наследник умер, значит это воля Богов, им будет легче принять необычного с частицей темсущи Кагана.
Но Айдария, ведомая сердцем, а не разумом, продолжала содрогаться в рыданиях и просить помощи у равнодушно наблюдающих за смертью ее брата людей.
Глава 21
«Я знаю смерть, не в ней прощенье»
На улицах столицы была неразбериха. Мы пробирались к терему сквозь любопытствующих людей. Я ловила на себе удивленные взгляды, взгляды полные презрения и даже страха. Я не была для них своей, не смотря на схожесть с серебряным человеком, внешность темсущи во мне все же просматривалась. Я чувствовала, что никогда не смогу принадлежать полностью ни к народу Ярчая, ни Альбиониума. Во мне до конца моей жизни будет эта видимая двойственность, которая прожигает меня изнутри. Мне кажется, что и мысли мои имеют двойственность, и сердце. За время, что я провела на землях Ярчая, я всем сердцем полюбила этот народ, ощутила тягу к его культуре, к традициям, к самим людям, к их складу ума. Но так же я и любила народ, среди которого выросла. Не смотря на открытую ненависть двух народов, у них было много общего. Возможно, каждый из этих народов имел некую двойственность в мышлении, некую тягу к вражескому народу, но все это было скрыто страхом и навязанными мыслями главенствующих людей.
Около терема нас встречали ратники. Они, судя по всему, решили до конца оставаться верными Севаре, не смотря на то, что всю эту глупую войну я желала сохранить как можно больше жизней, каждое движение охраняющих терем ратников я воспринимала как угрозу. Словно во сне, гонимая душевным истощением и яростью, которую разжигали глупые поступки ратников, я перемахнула в несколько широких шагов крыльцо и отбивая нападение первого ратника, вонзила меч в его грудь, он сделал тяжелый, хриплый вздох, а когда я вынула из него меч, он пошатнулся, уперся в стену около дверного проема и медленно прикрывая рану рукой, но не касаясь ее скатился по стене на пол. Мутными от разбегающегося по моему телу безумия глазами я обернулась, над моей головой нависал меч второго ратника, но прежде чем он сделал отнимающее жизнь движение, его голова пала с плеч, капли крови брызнули мне на лицо, окропили мои доспехи, и тело пало прямо перед моими ногами. Странно, но я ничего не ощутила, ни от убийства собственными руками, ни от тела, что пало к моим ногам. Кажется с морозом, приходящим на наши земли замерзло и мое сердце. Кончиком своей косы я стерла с лица кровь. Данис, обезглавивший ратника, смотрел на меня пронизывающим взглядом, словно желал увидать в пустоте моих глаз хоть какие-то эмоции.
Перешагнув через тело ратника, я попала в горницу, в место которое всегда встречало меня после долгих гуляний по столице пустотой и приятным запахом сушившихся на стенах трав, когда еще была жива моя мама. После ее смерти в горнице больше не сушились травы, и запах в ней был пустым незаполненным ароматом. Пройдя по таким родным, но уже забытым коридорам, я вышла к главной палате, которую охраняли ратники. На появление нашей троицы они отреагировали весьма необычно, все они вслух, не сговариваясь, двинулись в палату. Мы, не дожидаясь приглашения, последовали за ними.
Хаким стоял рядом с Волхвом, с его сжатой руки на камень капала кровь, Севара стояла позади него с легкой и непонятной для меня усмешкой. Четверо старейшин стояли с пустыми взглядами, кажется, результат бурления им был вовсе не интересен.