Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

Слышать пение птиц в мае и шелест свежей листвы
Для него не радость, а мучение…[846]

Людям его лет милее зима,

Лето же принадлежит влюбленным[847].

В самом деле, с наступлением зимы муж вступает в свои права. Январь — «черный месяц», когда «всем запрещено любить». Поэт горько сетует, что, стоя на морозе под окном возлюбленной, он чувствует себя одиноким и всеми забытым. Теперь она под крышей «ревнивца», а когда поэт идет к березе, которую они так любили, его встречают лишь холодные голые ветки[848].

Мы вовсе не первооткрыватели связи идей эротической свободы и повестей о похищениях — за нас это уже сделали поэзия и традиция. Описывая свои страдания под окном возлюбленной в холодную зимнюю ночь, Давид ап Гвилим сопоставляет себя с Мелуасом. И хотя, воспевая в стихах свою возлюбленную, он сравнивает ее с многими прекрасными женщинами валлийской традиции, именно повесть о любви Тристана и Эсиллт целиком отражает его собственное положение. Он сравнивает себя с Тристаном, возлюбленную же свою называет «племянницей Эсиллт» или «второй Эсиллт», а одно из стихотворений, иногда приписываемых ему[849], говорит, что «ревнивец», муж Эсиллт, не любит ни игр, ни соловьев, ни кукушек, ни лис, ни собак, ни рощ, ни песен, ни орехов, ни листьев.

Углубления на валунах и мегалитах в Ирландии народ называет ложами Диармайда и Грайне; такой валун, на котором, по преданию, влюбленные провели ночь, когда спасались от преследования Финна и его воинов, есть почти в каждой местности. «Путешественники отмечают, что, услышав просьбу отвести их к такому достопримечательному месту, деревенские девушки нередко приходят в странное замешательство. Дальнейшие расспросы помогли выяснить, что, по местному обычаю, если девушка идет к одному из таких «лож» с представителем противоположного пола, он вправе требовать от нее всего, что пожелает»[850]. «Ложа» Диармайда и Грайне, как принято считать, способствуют плодовитости. Так, в отдельных районах женщины, не имеющие детей, идут со своими мужьями к одному из таких «лож» и, проведя там ночь, исцеляются[851]. Возвращаясь к нашей интерпретации чудесных рождений, мы можем сказать, что и здесь присутствие «третьего фактора» обеспечивает зачатие.

Богохульство и разнузданность майской обрядности вызывали протест со стороны официальной церкви в Британии, и ряд реформаторов XVI и XVII вв. выступили с резким их осуждением. По обычаю, в канун мая большие группы молодежи обоего пола уходили вечером в лес и проводили всю ночь за играми, возвращаясь лишь наутро, с ворохом цветов и веток березы и других деревьев. По этому поводу Стаббс, заклеймивший майский шест как «смердящий идол», заявляет, что «из сорока, шестидесяти или даже сотни девушек, которые в Канун мая уходят в лес на всю ночь, едва ли треть возвращается домой, сохранив девственность»[852]. О майской обрядности во Франции К. Б. Льюис пишет: «Все свидетельствует о том, что майские празднества изначально были праздниками любви, но я бы добавил, любви за пределами уз брака. В такие дни буквально все, как женатые и замужние, так и холостые, погружались в атмосферу свободной любви, а многие “майские песни” и “песни несчастной в замужестве” воспевают свободу любви и презрительно насмехаются над браком». Льюис связал эти обряды с идеализацией внебрачной любви в лирике трубадуров. Особенно интересна, с нашей точки зрения, его ссылка на пассаж из провансальской поэмы «Фламенка», где описываются майские празднества и делается вывод, что в этот день, если супруг осмеливается высказать свое возмущение происходящим, жена его имеет право сказать: «Как некстати пришли вы портить нам досуг! Сейчас в моих объятьях друг, уйдет он, как календы Мая!»[853]