Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

Следует отметить и особую связь любовника с Иным миром. Так, Диармайд, «сын Донна», родом из Западного Мунстера[871], а другом его и покровителем при похищении Грайне был Мак Ок (из Племен богини Дану), приемный сын и посланец сверхъестественного возлюбленного Этайн. Дар чудесного пения, от которого коровы давали на две трети больше молока, Найси также разделял с Племенами богини. В континентальной литературе Тристан считался сыном Бланшефлёр, подобно тому как Эрот считался сыном Афродиты, которую на Крите называли «госпожа цветов» (Anthia), а это имя роднит ее с матерью Тристана[872]. Бланшефлёр умерла во время родов, на корабле в открытом море, младенец был вырезан из ее чрева. В немецкой поэме XII в. Ланселот, вечный возлюбленный королевы Гвиневеры, был похищен в возрасте одного года и воспитан Дамой Озера в Стране Девушек (meidelant)[873]. Итак, можно сделать вывод, мужчина, к которому обращает свои чувства женщина, пережившая разочарование в законном браке, в силу женственной своей природы и связи с Иным миром является персонификацией сверхъестественного любовника — одного из прекрасных ликом гандхарвов, — разрушителя земного брака. Но, говоря о женственности этого персонажа, мы имеем в виду не женоподобного мужчину, в котором мужская сторона естества полностью подавлена, а «мужчину женщины». В этой связи Г. Циммер говорит о Ланселоте, что он «представлял собой нечто весьма отличное от своих спутников — идеальных средневековых героев, нечто куда менее сиюминутное, глубоко человечное и постоянное. Сэр Ланселот есть инкарнация идеала мужчины, который бытует не в мужском мире социальной деятельности, но в надеждах и мечтах женщин»[874]. Рассказы о героическом сватовстве являют собой мифологическую инверсию брака с мужской точки зрения, тогда как повести о похищениях и бегствах можно назвать мифологической инверсией брака с точки зрения женщины.

Такая интерпретация объясняет и призыв к верности, присущий тем и другим повестям, и тот факт, что в повестях последнего типа обманутый муж вызывает не больше симпатии, чем отец невесты в рассказах о героическом сватовстве. Симпатия всегда на стороне беглецов, и прилагаются огромные усилия, чтобы оправдать героя. Он — жертва судьбы, которая проявляет свою власть над ним, заставляя его ненароком выпить любовный напиток, открыв чудесную родинку у него на лбу или явив краски его облика на фоне зимнего пейзажа. Она (женщина) настолько охвачена страстью, что вопросы виновности и невиновности для нее просто не существуют. Она сама принуждает героя бежать с нею, а он разрывается между двумя несоединимыми обязанностями — лояльностью к родичу и любовью, внушенной женою этого родича. Он покроет себя позором, если откажется уйти с этой женщиной и если согласится на это. Вот почему он прибегает к совету друзей, и, подчиняясь скорее их воле, чем своей собственной, очертя голову идет по пути, уготованному ему судьбой. В отдельных фольклорных версиях повести о Диармайде и Грайне говорится, что Диармайд противится гейсам, которые налагает на него Грайне, и с этой целью ставит перед Грайне «невыполнимую задачу». Он велит ей явиться перед ним ни днем, ни ночью, ни одетой, ни голой, ни пешком, ни на лошади, ни в одиночку, ни в обществе кого-либо. Тогда она идет к колдунье, получает от нее в дар чудесную одежду, сотканную из недр горы, и с наступлением сумерек едет к возлюбленному верхом на козле[875]. Существует несколько разработок этого мотива, например: «Я не возьму тебя добром, я не возьму тебя и силой; я не возьму тебя на улице, я не возьму тебя и в доме; я не возьму тебя пешей, я не возьму тебя и сидящей на лошади», — сказал он ей. Однажды утром Грайне крикнула ему: «Эй, Диармайд, ты дома? Смотри! — Она стояла между двумя дверными косяками на спине козла. — Вот я не в доме и не на улице, я не пешая и не на лошади, значит, должен ты взять меня и уйти со мной»[876]. Благодаря этому Диармайд ритуально освобожден от своей вины. Ведь если он не увел Грайне ни днем, ни ночью, ни пешком, ни на лошади и т. д. — значит, он вовсе не делал того, что сделал. Здесь мы также видим символическую апологию любви Грайне, любви, которая превыше законов обычного человеческого бытия и сама есть закон.