Наследная ведунка

С одной стороны темнел провал расщелины; с другой бушевал огонь. Не найдя лучшего способа добраться до неприятеля, Кай поджог разделившую нас стену из веток. И она трещала, плача, но держалась, выпуская новые и новые побеги.

Я коснулась раскалённой преграды лбом:

— Прости, приятель. Стоило с тобой попрощаться…

— Старость — не радость, — проскрипел проросший пенёк. Верный друг, которого я бросила, потому что не знала, как сказать прощай.

— И вечная молодость гадость, — тихо ответила я.

— Надери ему зад, — попросил Пенёк, — по самые корни!

— Обещаю.

Пропуская меня, гардины ветвей раздвинулись. Языки пламени бушевали снаружи, трещали, но не страшили боле. Что пламя — лишь одна из форм магии — для того, кто вошёл в реку чистейшего колдовства?

Больше не нужны заклятия. Сглазы, амулеты, молитвы — всё это лишь форма, сосуд для того, кто пытается зачерпнуть силы, но боится нырнуть в неё с головой. Я больше не боялась.

Не ведая, что творят, они все помогли мне: тучи бесстрастно следили за сражением с низкого неба, Вис вызвал дождь, сорвав амулет с моей шеи, земля, напитавшись живительной влагой, открыла путь Пеньку и силе Лесовки, а Кай призвал огонь — стихию Уголька. Четыре бога собрались вместе. Зря, ой, зря ты выбрал именно огонь, Кай!

Я повела ладонями в стороны — и пламя расступилось.

Кай так близко. Такой… слабый. Смешной. Вызывающий лишь жалость.

— Ты не знал, что ведьмы — очень плохое топливо? — встал за моим правым плечом рыжий вор.

— Как ты… ты не можешь… — старик в ужасе съёжился. Обвисшая дряблая кожа на подбородке меленько задрожала.

Я набрала воздуха в грудь и подула — колдун упал, точно его смело ветром.

— Она вообще человек? — опасливо поинтересовался Мелкий.

— Не знаю, но я б, на всякий случай, злить её не рисковал, — признал Морис.

Всё моё тело покрывали колдовские метки. Метки, у которых никогда и не было значения — они лишь повторяли завихрения потоков магии внутри меня. И теперь они проступили, как ставшее видимым знание, как… руны на страницах книги.

— Ведьма! — бывший забрасывал меня сглазами, трясущимися руками выплетал заклинания, но я, не уворачиваясь, принимала их в себя, как дождинки в море. — Надо было добить тебя тогда!

— Да, это ты дурака свалял, — ровно согласилась я.

— Не тронь! Не смей! Не подходи, ведьма!

А я и не подходила. Стояла, недвижимая, рядом, но и этого хватило, чтобы старик сбрендил окончательно. Правдолюб Уголёк не любит предателей. И огонь распалял язвы живого мертвеца.

— Перестань! Перестань, хватит! — Кай корчился, точно его рвали на части, хотя никто не касался больного.

Я подула на огонь, туша его, как лучинку, но и тогда мучения старика не прекратились.

— Он сбрендил никак? — Морис брезгливо отшатнулся. — Слыш, ногастая! Не подходи, — покусает ещё. Кто знает, когда он зубы-то в последний раз…

— Он и правда, кажись, того, — горняк, напротив, подался вперёд.

И только я понимала, что происходит на самом деле. Ведунка не умерла и не передала дар. Я вырвалась сама, выбралась с того берега, а со мной, как на плоту, пришла та, кто имел счёты с Каем.

— Уходи, Кай. Уйди с ней добровольно и тогда, возможно, она пощадит тебя. — Я присела на корточки, касаясь морщинистого и некогда любимого лица. Я любила его. Боялась его. Ненавидела. А теперь… осталось ли хоть что-то? — Тебя ждут на той стороне.

— Тогда мы пойдём туда вместе! Я убил проклятую старуху, значит, и тебя смогу!

Он взметнулся, хватая меня за шею, покатился по земле, обнимая так крепко, как последний раз обнимал целый век назад…

«Убил проклятую старуху». Я ведь могла хотя бы удивиться этому. Бабуля, прожившая много сотен лет, побеждавшая хитрых врагов и справлявшаяся с любыми трудностями. Верила ли я, что она действительно погибла от ножа безымянного грабителя? Или всегда знала, чья рука держала этот нож?

Мы оказались у обрыва. У голодной глотки расщелины, готовой сожрать любого, кто упадёт вниз. Дождь омывал острые камни, обещая смыть воспоминания, но я всё равно выбросила руку вперёд.

Тощее жилистое запястье, казалось, сломается под напряжёнными пальцами. Лёгкий, худой, хрупкий старик… Я легко держала его над бездной, лёжа животом на её краю.

И теперь, конечно же, Кай передумал:

— Варна! Нежная, сладкая! Ты же не убьёшь меня? — залепетал он. — Что было — то прошло! Я уже не тот! Я готов извиниться перед старухой!

— За то, что убил её?

— Ну вряд ли она держит на меня зло так долго… Старики отходчивы. Ты ведь тоже отходчива, любимая? Давай не станем ругаться! Отпусти обиду, заживём, как раньше! Я ведь люблю тебя! Всегда любил!

Любил ли? Хоть одно мгновение, хоть когда-нибудь?

Что-то во мне изменилось. Взгляд? Улыбка? Или его так устрашили встопорщившиеся на ветру волосы, больше не стянутые в косу?

Зрачки его расширились.

— Что ты делаешь?

— Отпускаю.

Серые дрожащие пальцы выскользнули из расслабленных ладоней. Я могла бы посмотреть вниз, туда, где, изуродованное падением, разметало руки-ноги бледное тело. Могла окликнуть его, удостовериться, что точно мёртв.