Наследная ведунка

Дождь продолжал идти, смешивая пыль и щебень в колючую грязь, смывая кровь с рассечённой кожи. Кто-то кричал и ругался, кто-то бежал и спотыкался. Тяжёлое низкое небо давило на грудь, как похоронный камень, а я смотрела невидящими широко распахнутыми глазами на растущее озеро чёрной грязи и… умирала.

Глава 23. Человек, который хотел жить

— Ведунка! Ты же не собираешься умирать? Ты нужна нам! Мне нужна! — Знакомый голос сорвался, а потом раздался где-то дальше, перемежаемый ударами, которые никто не пытался остановить. — Ты убил её! Ты!

Кай остановил избиение безвинного Полоза:

— Она не умрёт, мальчик. Не умрёт, пока не передаст дар. Все мои наёмники должны были лишь ранить Варну. Ранить — и доставить мне. И тогда, вдоволь насладившись её агонией, я бы согласился принять дар. Ведь именно так умирают ведунки, верно, сладкая? Отдай его мне. Отдай и прекрати мучения! Свои и… своих друзей.

Того, что случилось после, я не видела. Не видела, как мелкие камешки на земле задрожали, и Кай остановился, не понимая, что происходит. Не видела, как прямо из твердыни, напившейся воды, проклюнулись тонкие зелёные ветви. Не видела, как ведун бросился вперёд, чтобы схватить, проклясть, уничтожить людей, нашедших способ защититься. И уж точно не видела, как ветви росли, тянулись вверх, переплетаясь, образуя стену, отгородившую нас от старика.

Он бился. Рубил ветви клинками, атаковал магией. Но стена стояла, затягивая раны прежде, чем враг добирался до желанной добычи. А Мелкий, Морис и рыжий нахал, рыдающий, как младенец, сидели на краю обрыва, пытаясь оживить бездыханную ведунку.

Пятна крови темнели на рубашке и лице Виса. Он положил мою голову себе на колени, пытаясь зажать разбитый висок рукавом, суетливо хватался за волосы, за амулеты, за мои быстро холодеющие руки.

— Ведунка! Ведунка! — шептал он. — Ведунка! — и не знал, о чём просить, кого умолять.

Этого я не видела тоже. Для меня боги подготовили иную картину.

Чёрная грязь, заливающая глаза, душная, холодная. Она тянула вниз, связывала, не давала шелохнуться до тех пор, пока не отступила, испугавшись жара.

Наверное, я заслужила это. Есть чудовища, которые не приходят из вне. Есть те, кого создаём мы сами. И Кай — моё чудовище. Проклятый мною, сведённый с ума вечным страхом и болью, озлобленный. Я гнила все эти годы так же, как и он. Только мне чуть больше повезло: мои язвы глубоко внутри, а не снаружи. Но воняли они не меньше. Я всегда чуяла дурманящий запах… Я заслужила того, чтобы он отомстил.

Я лежала на берегу реки. Алой, жгучей. Реки, состоящей из чистого живого огня, от которого пересыхают губы и горят ресницы. Я лежала на берегу и не могла пошевелиться, а с другой стороны, недосягаемо, невыносимо далеко, виднелись странно знакомые фигуры. Одна, две, три… Так смешно и разительно отличающиеся размерами. Они что-то кричали. Но что? Не понять. Не разобрать. Не расслышать.

Я смотрела и думала, что, кажется, когда-то знала их. Но сделать единственное усилие и вспомнить не давала болезненно разваливающаяся на части голова. Не могу двинуться; не могу вдохнуть обжигающего воздуха — больно. Так и лежала, не в силах моргнуть, пока перед моим лицом не остановились чьи-то маленькие смуглые ноги.

— От молодёжь! Совсем обленились! Нича-а-аго без бабушки не могёте! Ну вставай, чаго разлеглась? Али мне пойти за тебя всё порешать?

Этот голос многажды будил меня по утрам в детстве. Нет, не этот… Мой голос был старше, охрип с годами, а теперь говорила совсем молоденькая девчонка. Но я всё равно послушалась: села, обняла колени.

— Ну? — загорелая изящная девчушка, такая знакомая и при этом такая неузнаваемая села рядом, расслабленно перекрестив ноги. — Так и будешь сиднем сидеть?

— Здравствуй, старая кошёлка, — равнодушно проговорила я.

— Здравствую, — согласилась она. — Да не по твоей милости. Чаго нос повесила? Али кажный раз из-за мужика будешь нюни распускать?

Вспомнила! Кай! Вот, кто убил меня. Второй раз, чтоб его!

Я подавила гнев:

— Теперь-то уже что.

— Как что? — изумилась бабуля. — Как и любая нормальная женщина, устрой скандал и сотри негодяя с лица земли!

— Я сломала ему жизнь. Он имеет право…

— Всех кромсать направо и налево? — невинно уточнила девчушка.

Я неуверенно закончила:

— Злиться…

— Ну и пусть злиться. Пусть как любой брошенный мужик напьётся с друганами, снимет шлюху, может в драку ввяжется. А этот, если ты не заметила, убивать начал.

— Это я его прокляла…

— Тю! Я тоже много кого проклинала! И знаешь, сколько из них превращались в ненормальных садистов? — бабуля замолчала на полуфразе, что-то припоминая. — Ладно, не самый хороший пример. Но немногие, если что. Не больше половины, по крайней мере. А эта паскуда тебя уже дважды убила. Думается, этого достаточно для искупления вины.

Огненная река облизывала жаром босые стопы, гладила, утешала. И только компания на том берегу не желала успокаиваться, всё звала кого-то. Будто я услышу их здесь…

Я опустила голову на сцепленные ладони. Почему-то на них потекло горячее.