Наследник

Письмо (черновик) Алексея Романова своей жене Марии с рассказом о том, как он выехал из России.

Выборка.

…Больше всего из того времени мне запомнилось путешествие по реке Туре, ее извилистый ход, песчаные берега, то высокие, то низкие, покрытые редким лесом. Мы плыли по ней в темноте, и казалось, что мы стоим на месте, и только по движению редких огней на берегу можно было догадаться, что лодка все-таки движется вместе с плавным течением. С рассветом мы укрывались в прибрежном лесу, среди многочисленных озер и стариц. Помню, что предусмотрительный В.В. разжигал костер так, что дым от него стелился по земле. Запомнилось еще и то, как Р-ны нас встретили в Покровском. Просторный дом без мебели, только стол и лавки по стенам. Спали мы на печи, все вместе, «вповалку», как выразился В.В., да еще, вообрази – не раздеваясь. Так прошла неделя, другая. С наступлением теплых дней меня выносили из избы, поскольку ходить я тогда уже не мог, сажали верхом на лохматую кургузую кобылку неопределенной масти, и я не сходил с нее до самого вечера. Вместе с В.В. и старцем Пантелеймоном мы совершали многочасовые утомительные переходы по окрестностям Покровского, собирая целебные травы, без помощи которых я, вне всякого сомнения, никогда не встал бы на ноги…

(Далее следует описание лечения.)

…В.В. объявил, что он мой отец, а Ольгу назвал своею женою. Доверчивый крестьянин не обратил внимания на то, что моя «матушка» была ненамного старше «сына». Сознаюсь, и тогда, и сейчас во мне было чувство, что комиссар (зачеркнуто) В.В. относился к Ольге не так, как к остальным.

Со мной он держал ровный почтительный тон без тени подобострастия, но и без превосходства, хотя я и вправду годился ему в сыновья. С егозой Анастасией он мог и пошутить, мог и одернуть ради ее же блага, поскольку в детстве она была неосторожна и любопытна крайне. Молчаливая и замкнутая Татьяна была с ним холодна, и у В.В. достало такта не реагировать на эту холодность. Но к Ольге он явно питал какое-то чувство. Даже для моего детского глаза было очевидно, что, обращаясь к ней, он робеет. Он замолкал при первых звуках ее голоса и не сводил с нее глаз, когда мы собирались за столом ли, за работой, или за молитвой…

…С приходом войск нам было запрещено выходить из дома, а иногда все мы перебирались в соседнюю избу, где лежали больные тифом и тоже играли роль умирающих. Несомненно, то, что нас миновала эта болезнь, является чудом. Точнее одним из многочисленных чудес и знамений, сопровождавших нас на всем долгом пути. Когда В.В. был увезен в штаб чехословацкого корпуса, мы уже не чаяли его увидеть живым. Однако же он вернулся через неделю и не с пустыми руками. Кроме некоторых съестных припасов при нем были бумаги, совершенно необходимые для следования по местам дислокации чехов и войск под командованием А.В. Колчака.

…Осенью по распутице мы тронулись в путь, и теперь наша путеводная звезда горела на юге. Не доверяя никому, В.В. сам провел наш караван через туркестанские пустыни и степи. Красноводск и Баку были насыщены англичанами, словно какой-нибудь Брайтон, и было довольно забавно слышать, как они разглагольствуют о достоинствах восточных красавиц, не подозревая, что кучка оборванцев прекрасно понимает смысл их фривольных речей…

(Далее следуют рассуждения о роли Англии в закулисных интригах против России.)

…В Трапезунде, когда после подписания необходимых бумаг В.В. передал нас германцам, те пытались заговорить с нами по-немецки. Каково же было их изумление, едва они осознали, что я не понимаю ни слова на языке, который они посчитали моим родным! С каким негодованием они узнали, что мои родители с вполне германской методичностью вытравляли из нашей семьи все германское! Нужда всему научит, как говаривал В.В., и я выучился «шпрехен дойч» всего за год, но так и не поборол в себе ощущения будто, говоря на немецком, во мне просыпается унтер-офицер…

(Далее следуют рассуждения о немецкой культуре.)

Концовка: Поцелуй за меня Николеньку.