Капитан подошел поближе и стал внимательно слушать. — Клюнуло! — шепнул кто-то. Когда
песня закончилась, капитан растрогался, попросил переписать ему слова и даже предложил всей
компании проделать еще один рейс на этой "недостойной его жалкой речной посудине" за его счет.
Предложение капитана с восторгом было принято, и второй прогулочный рейс прошел еще веселее,
чем первый.
С пристани Виктор, Маша, Илья со своей Маей отправились к Виктору домой. Его родители уже
переехали на дачу в Пушкино, и они решили воспользоваться этим удобным обстоятельством. Виктор
нашел дома родительскую бутылку какого-то красного вина. Они выпили за их будущий десятый "Б".
Потом Илья, стоя в проеме открытого окна на фоне бледно-розового куста сирени, глядел на Майю
выпуклым немигающим взглядом сумасшедшего Мавра и декламировал строки Пастернака:
... В
Майя, широко распахнув глаза, влюбленно смотрела на Илью, как на бога, или в худшем случае,
как на забежавшего сюда "на огонек" самого Бориса Пастернака. Но скоро девушки заторопились
домой. Никакие уговоры не помогли, друзьям пришлось со вздохом согласиться и проводить их до
метро. — Могли бы и остаться, — ворчал Илья на обратном пути. — Не надо было смотреть на них
глазами льва холостого, — засмеялся Виктор. Дома они сыграли с горя на сон грядущий пару партий
в шахматы и улеглись спать.
* * *
Разбудил Виктора Илья:
— Вставай, маркиз! — тормошил он его, срывая одеяло. — Тебя к телефону требует какой-то
незнакомый мужик. — Да вставай же ты, черт!
Ничего не понимая спросонья, Виктор вскочил и подбежал к телефону. Звонил секретарь парткома
завода, где работал отец.
— Виктор, — сказал он, — сегодня отец должен приехать в город, так ты ему скажи, чтоб немедля
мне позвонил. Война, брат, началась! Вот, брат, дела-то какие. А в двенадцать ноль-ноль включай
радио, будут передавать правительственное сообщение.
В трубке послышались частые гудки. Некоторое время, ошеломленный известием, Виктор молчал.
Илья вопросительно смотрел на него.
— Война! — прошептал Виктор, — понимаешь, война!!
Они молча быстро оделись и выбежали во двор.
Во дворе было солнечно. Шелест старых лип и тополей сливался с громким птичьим щебетаньем в
радостную утреннюю мелодию. Солнечные дрожащие блики, осевшие на землю сквозь листву, были
похожи на огромных золотисты» бабочек, опустившихся откуда-то с голубых небесных высот. Ребята
уселись на скамейку, закурили, пряча папироски в ладонях. Известие о войне показалось им в эти
минуты противоестественным, нереальным.
— Слушай, маркиз, а может быть, этот дядька того? — сказал Илья и повертел пальцем у виска.
Виктор не успел ответить. Они увидели, как по Ордынке пронеслась защитного цвета "Эмка", потом
услышали, как она где-то за углом со скрипом затормозила и дала тревожный сигнал. Тишина
дрогнула. Птицы смолкли. Ребята переглянулись.
— Нет, — сказал Виктор, — партийный секретарь не "того", он мужик правильный, трепаться не
станет.
Из подъезда вышла пожилая женщина с белым пуделем на поводке. Собачка зло тявкнула на ребят,
подбежала к углу дома и подняла заднюю лапку. Из раскрытого окна второго этажа донеслась
знакомая мелодия танго "Дождь идет".
Ребята поглядели друг на друга и пожали плечами. Скоро приехал Георгий Николаевич. Он еще
ничего не знал. Они ему рассказали о звонке секретаря. Он тут же набрал номер телефона, с минуту
слушал:
— Сейчас еду, — наконец глухо проговорил он, — а ты созывай членов парткома и готовьте
митинг.
Он положил трубку и, стоя у раскрытого окна, некоторое время задумчиво смотрел в сад. Ребята
подошли к нему. Илья спросил:
— Как Вы думаете, Георгий Николаевич, наши танки уже идут на Берлин?
Дружинин повернулся к Илье, поглядел на него рассеянным взглядом и проговорил:
— Да-а-а, ребятки... такие-то дела...
— Но ведь мы же их все равно разгромим в пух и прах! — крикнул Виктор. — Ведь верно?!
— Верно, верно, — проговорил Георгий Николаевич. — А пока отправляйся сейчас же в Пушкино
и сиди там. Учти, чтобы никакой паники! Будь возле мамы. Ты сейчас ей нужнее всех. А я постараюсь
приехать завтра.
И он уехал. Илья помчался к себе домой, а Виктор — на дачу. Он решил проехать до центра на
трамвае. Хотелось посмотреть, что происходит в городе, где-нибудь перекусить, а уж потом — на
вокзал. Прохожие спокойно шли по своим делам, не ведая, что произошло. Он добрался до знакомого
кафе на площади Пушкина, что-то там на ходу проглотил и выскочил на площадь. У памятника
Пушкину, как всегда, лежали живые цветы, молодые папы и мамы баюкали в колясках будущих
великий поэтов. На кудрявой голове Александра Сергеевича спокойно сидел важный и зобастый