Наследник

В общем и целом, автомобиль напоминал тяжело контуженного взрывом бойца из киноленты о войне. Бойца, которому никак не удается прийти в себя. Никак не выходит у него взять в толк: где он, кто и почему мир вокруг безмолвствует? Вдруг… Вдруг вспомнилось, что перед тем, как отрядить грузовик неприятелю, я считал его пожарной машиной. Конечно же из-за цвета. Помню, даже подрался во дворе, когда не нашелся, как прояснить безобидный вопрос: «А куда же вставлять пожарный шланг?» Что, если именно после той потасовки грузовик был мною разжалован, переведен во вражий гараж? Так скорее всего и было. Ни капли сомнений – это он был во всем виноват. Куда, спрашивается, вставлять шланг?! Раз некуда, значит ты – обычный грузовик. Никакого тебе почета и уважения. Тем более что весь мой небогатый запас почета и уважения расходовался в те годы на пожарных. На машины, равно как на людей. Они были моей детской страстью.

* * *

Когда-то в школьные годы я задумал писать сочинение о пожарных, любил вольные темы. Решил заранее подготовиться, потренироваться. Набросал с пяток страниц, все мне понравились. А моей репетиторше по русскому, «старой ведьме», неосторожно взявшейся подготовить недоросля к выпускным и вступительным, – категорически нет. Как она орала на гордого собой автора! Эта дивная женщина редко скромничала по части громкости, с какой выражала чувства. Не толстая каланча – рослая, корпулентная дама. Иерихонская труба. С выбором слов также не церемонилась.

– Что за говённый, ублюдочный язык?! Кто так пишет?! Кто так говорит?! Сплошная казёнщина. Души – шмель отрыгнул! И вообще хуйня полная!

Впечатлившую мой юный мозг тираду наставница поддержала завидно увесистой оплеухой. Позже я проникся чувством признательности к такой комбинации воспитательных методов – слово и действие. Доходчивость предъявляемых к моему слогу требований становилась просто феноменальной. Я и в тот раз внял. Факт. Больше того, покаянно признал:

– Вы правы, Зинаида Викентьевна, хуйня!

И заработал еще один подзатыльник с последующим комментарием.

Зинаида Викентьевна ненавидела повторяться и на сей раз сменила последовательность педагогических практик – начала с действия. Ну а комментарий…

Комментарий, я решил, правильнее всего тут же забыть. Так и поступил. Понимал, что такой текст в жизни не повторю. Куража не хватит. Дыхания тоже. Из Гнесинского далеко не все с такой дыхалкой выходят. Зато прапорщики, говорят, и на большее способны. Причем все как один.

Не могу предположить, что бы делала моя репетиторша с ее нетривиальными манерами в нынешние фарисейские времена. Может и хорошо, что не довелось ей дожить до того, как простое, естественное, человеческое сдалось без боя модному, искусственному, политическому. А сама политика сперва стала «складывающейся», потом и вовсе превратилась в «спохватывающуюся». Словно роженица, у которой уже и воды отошли, а она вдруг вспомнила о ползунках, коляске, кроватке, имя выбрать… Раньше как-то в голову не приходило. Зато погремушек полон шкаф!

Наверное, зарабатывала бы Зинаида Викентьевна на штрафы да пописывала в социальные сети, что запрет ненормативной лексики – чудовищная глупость и несправедливость. Прежде всего, потому, что в итоге масса каждодневных явлений в нашей обыденной жизни оказывается неназванной. И пописывала бы все больше матом. Из чистого негодования и упрямства.

В вербальных позах Зинаиды Викентьевны всегда сквозил эпатаж. Неприятие ханженства, нежелание угодничать перед временем и теми, кто полагал себя олицетворением этого времени. Моя милая «старая ведьма» прекрасно владела бесконечным инструментарием родного языка. Она всяко могла описать что угодно, в том числе и происходящее вокруг нас, вполне себе литературно. Правда, не уверен, что сейчас ей бы хватило всего «могучего и прекрасного». Мне порой не хватает слов, а им в свою очередь – вескости, разящей точности и красок.

В ответ на самые неробкие, однако аккуратные упреки моей мамы, до которой без всяких чудес доносилось пикантное эхо наших «баталий», Зинаида Викентьевна по обыкновению нервно закуривала. При этом она рассыпала по скатерти табачные крошки, тут же судорожно их смахивала. На ткани оставались заметные желтые тропки. Эта неопрятность взвинчивала ее до негодующих восклицаний. Ну не на себя же злиться за свинство на скатерти? Мне по крайней мере это было понятно.