Наследник

Павлик с Юлькой сидели у себя, и за стрёкотом швейной машинки не услышали необычной тишины, воцарившейся в квартире после грозы. Первым встревожился Борька. Когда осторожно открыли дверь в комнату, баба Клава еле дышала. «Скорая» отвезла старушку в Яузскую больницу, где под утро она отошла, не приходя в сознание.

Хоронили бабу Клаву на Ваганьково, в правом крыле среди пресненских работяг. Глядя, как гроб опускается в свежевырытую могилу, Павлик не выдержал, и на глазах у всех разрыдался. Юльке пришлось отвести его подальше от посторонних глаз и долго успокаивать. Панихиду отслужил батюшка из местной церкви. Дождавшись, когда покойной отдадут последний долг, Павлик с Юлькой задержались, и долго глядели на могильный холмик и деревянный крест с карточкой у изголовья.

— Такая тоска внутри, — заметила Юлька, — словно мы с тобой осиротели. Это при живых-то родителях…

— Твоя мать во время панихиды головой вертела, будто искала кого-то, — заметил Павлик.

— Решила, что мы твою мать из Ташкента вызвали, — пояснила Юлька. — Кстати, ты сообщить ей догадался?

— Хотел сначала, — виновато ответил он. — Потом подумал: приедет, начнутся расспросы, то да сё.… Ни к чему всё это в нашем с тобой положении. Напишу, когда образуется.

— Когда мама поняла, что твоих родственников нет, на меня перекинулась. Уговаривала снова пойти и попроситься в театр. Никак не может успокоиться, что я заслуженной артисткой не стала, — усмехнулась Юлька. — Я ей: Борька уже большой, ты вместо меня смотреть за ним станешь? А она в ответ прежнюю песню: рожать не надо было, и замуж выходить. Сейчас летала бы свободной птицей и решала только за себя.

— Она права, когда винит меня во всех бедах, — Павлик потупился и вздохнул. — Тебе самой это в голову никогда не приходило?

— Приходило, и не раз, — Юлька с досадой отмахнулась. — А когда видела, какую цену платят другие, пропадало всякое желание следовать по их пути. Я не брюзжу, и никого не осуждаю, Боже упаси, но и свою натуру не переиначишь… Моя мама вообще со странностями, — помолчав, добавила она. — Нашего сына не жалует. У неё внуки — это дети сестры. Думаешь, мне, как матери, не обидно?

— Я тоже заметил: на панихиде Борька в сторонке от них, как неприкаянный стоял. Он-то чем успел перед ней провиниться?

— Да ничем. До сих пор не может пережить, как после войны сохла по твоему отцу, а он другую предпочёл, …слушай, мы о своём, да о своём, — спохватилась Юлька. — На поминки пора, родственники заждались.

Больше не тикали старенькие ходики и не скрипели дряхлые шифоньер с комодом. Вместе со своей хозяйкой они погрузились в вечный сон. Теперь Юлька сама поднималась чуть свет и собирала сына в школу. Потом она брала кошёлку и пускалась в долгое путешествие по продуктовым магазинам. Всюду приходилось выстаивать длинные очереди, от которых у неё с непривычки гудели ноги.

Между тем, оркестр колесил с гастролями по городам и весям, навещая столицу редко. Музыканты, не попавшие в звёздный состав, суетились по халтурам. Павлика звали на них всё реже и реже, за время вынужденного простоя он незаметно выпал из обоймы.

Очень скоро в доме стала ощущаться нехватка средств. Деятельная Юлька, недолго погоревав, отправила Борьку, подальше от соблазнов, на всё лето в спортивный лагерь, а сама устроилась в шарашку рядом с домом.

— Поработаю месяца два вожатой, вспомню юность золотую, а с осени в доме пионеров танцевальный кружок буду вести, — поделилась она с Павликом. — Тебе тоже пора подыскать не слишком хлопотное.

В ответ, тот достал кипу нот и разложил на столе.

— У бабки среди всякого хлама я патефон отыскал со старыми пластинками: на них танго, вальсы, фокстроты всякие. Записал мелодии на слух и обработал в современном стиле. Ребята на халтурах всю весну это играли, и платили понемногу. А сейчас решился своему маэстро показать, когда в Москву приедет.

— Значит, с трубой решил покончить? — огорчилась Юлька.

— И да, и нет. Кем-то вроде играющего тренера хочу стать…

Рандеву ему назначили в первых числах июля. До Олимпиады оставалось около месяца, и Москва в ожидании наплыва иностранных гостей настороженно затихла. Магазины освободились от очередей, выглядя непривычно просторными. На прилавках вместе с традиционной селёдкой спокойно соседствовали знакомые только по заказам красная рыба и копчёная колбаса. В табачных ларьках рядышком со «Столичными» и «Явой» красовались «Мальборо» и «Союз Апполон». Беспомощно глазея на витрины, Павлик испытывал чувство обиды на судьбу, лишившей их возможности хоть изредка наслаждаться этим великолепием.

Маэстро встретил его без лишних церемоний и сразу углубился в ноты. Обескураженный сухостью приёма, Павлик вертелся на кончике стула, ни жив, ни мёртв.

— Вы сыграть это можете? — наконец, произнёс мэтр, встряхнув пышной седой шевелюрой, и протянул ему несколько листков из пачки.

Облизнув пересохшие от волнения губы, Павлик достал трубу и продул мундштук.