Наследник Драконов. Время любить

Возможно, напел ей более сладких песенок, чем король. Только его слова разожгли в ее сердце огонь, пожар. Она не думала ни о чем более, кроме как о власти.

– И этой власти, – сказал обаятельный соблазнитель, – мне нужно самую каплю. Я не хочу больше носить фиолетовый костюм. Никогда. Не хочется, знаете, чувствовать себя псом на цепи, в сворке.

Что это значило, Валерия не понимала. Но обещала.

Над башней начиналась гроза.

Уорвик из своих ненавистных фиолетов вытащил маленькую фляжечку, искусно изготовленную ювелиром. Открутил черную крышку, налил в нее, как в крохотную рюмку, сияющей жидкости.

– Пей!

Его страшный голос слился с грозным грохотом моря где-то далеко, у подножия. Вино кварцахов бриллиантовым светом сверкало в его протянутой страшной руке у самых губ Валерии.

– Это твой первый шаг к силе и к власти, – прогрохотал граф. Его голос перекрывал вой налетевшей бури. – Все честно. Я не знаю, где камень. Король не знает. Знаешь только ты, и эту тайну унесешь с собой. А потом сама спрячешься так, что никто тебя не найдет. В новом теле, в новой жизни. Когда ты переродишься, камень будет только твоим. Только ты его сможешь взять. И никто не сможет у тебя его отнять. Ты сама вольна будешь раздавать силу и мощь, и сама, без короля, будешь повелевать. Я прошу тебя лишь об одном – сними с меня цепи... потом, когда сможешь.

Валерия кивнула.

Она пригубила сладкое до головокружения вино и сделала уверенный шаг вперед, к встречающим ее пенным волнам. Полет был быстр и смерть – легка.

И вот теперь, сидя в полутемной комнатке Зинан, на грязном полу, среди раскиданных коробок и рассыпанного пепла, та, что когда-то была гордой тонкой красавицей, а теперь – лохматым уродом, – выла и бессильно сжимала кулаки, отчетливо видя, во что она превратилась и сколько она потеряла, ступив на сложный путь, предложенный ей Уорвиком.

Вместе с жизнью она потеряла не только красоту; что красота? Валерия покоряла не только красой, но умением держаться, достоинством. А сейчас этого не было; она совершенно потеряла себя. С диким хохотом она осознавала, из какого грязного мусора ее собрала и воссоздала магия индульгенции, и ощущала себя монстром, сляпанным кое-как из разномастных протухших кусков мяса.

Ее гордость, ее драконья важность и достоинство куда-то исчезли, замененные на что-то низменное, мелочное и постыдное. Она чувствовала себя так, будто сто лет провела на дне сточной канавы, нахватавшись манер и привычек от скользких жаб и пресмыкающихся жалких червей. И это было не наносное, от этого было не избавиться воспитанием; оно вплелось в ее характер, стало ее настоящим. Ее истинным «я».

Утонченная красавица драконица Валерия превратилась в чудовище-пьянчужку, буйную глупую Жанну.

Она сама стала готова пресмыкаться и ползать на брюхе, обманывать, скулить и выпрашивать, улыбаясь щербатым ртом. И слова «достоинство» и «честь» теперь вызывали в ее душе только злобу, потому что в ней этого теперь не было.

– Охо-хо-хах, – хохотала Жанна, загребая толстыми пальцами пепел и грязь. У нее мозг воспламенялся от знаний, что сейчас свалились на нее, и она была в шаге от помешательства. Она хохотала, беснуясь и захлебываясь, а в глазах ее стоял ужас. – Вот это сделал Уорвик. вот это промахнулся. вот это ошибся.

Вот откуда она помнила о красоте короля; магическая память нашептывала об этом ей во снах. Вот почему готова была сейчас выйти за него замуж. Высокомерие из нее было вымыто, разбито, как попало, уродливо и причудливо склеено и небрежно помещено обратно в душу. Теперь король был пределом мечтаний бывшей невесты! Теперь она его хотела, но вряд ли заслуживала.

И самое противное – она не помнила, куда спрятала камень. Она лишилась того, ради чего пошла на такой отважный и чудовищный шаг. Власть, которую она считала своей, утекла из ее рук, из ее памяти.

Память о кольце и его местонахождении и должно было вернуть вино кварцахов, которое по капле вливал Уорвик в свою дочь.

Но он ошибся, так фатально ошибся...

«Так и помер в своих цепях, – злобно подумала Жанна. – А так хотел от них избавиться!

Но сам виноват. И сам дорого заплатил за свою ошибку!»

Но если у Валерии при всей ее высокомерной гордости достало бы духа обвинить во всех своих неудачах себя и Уорвика, то у Жанны такого благородства не было. Во всех своих бедах она видела только одну виноватую – Ивон. Сестру, волей магии ставшую ей родней по крови и выбранную почему-то в лучшие, в достойные. Чистую душу, которую Уорвик взрастил на магическом вине.

– Ты обоих нас погубил, старый пень, старый дура-ак, – выла Жанна, до онемения пугая родных.

– Да что такого случилось? – квохтала напуганная мать.

– Я уничтожу эту гадину, – выла Жанна. Она отдала бы все, чтобы позабыть красивое весеннее имя – Валерия, которым ее нарекли когда-то. Толстая щетинистая шкура Жирной Жанны была сейчас ее панцирем, ее защитой, ее доспехом, и Жанна, горящими, как угли, глазами глядя в пустоту, желала только одного – обратиться в вепря с огромными клыками и разорвать всех врагов, что встанут на ее пути.

– Я доберусь до нее, я убью ее!