Наследник поручика гвардии

Первая неудача доставила Макарову много неприятностей. Оживились недоброжелатели: «Пусть рискует собой, но нельзя же так рисковать людьми и кораблями в надежде заработать себе “Георгия”! Куда девались катера? Почему они брошены командиром на произвол?». Однако самих катерников неудача не разочаровала – они снова рвались в бой с неприятелем.

Макаров помнил наставления Петра Михайловича и написал ему письмо, подробно описав все перипетии безуспешной атаки на рейде Батума. А кому он еще мог излить душу, полную тяжелых переживаний? Подчиненным офицерам? Те и так видели свои ошибки и многому научились, горя желанием их исправить. А еще Макаров буквально выпросил разрешение идти за катерами у вице-адмирала Аркаса, который тоже переживал неуспех, но находился под усиленным давлением злопыхателей.

Седьмого мая «Константин» приблизился к рейду Поти.

– Вижу трубы катеров, стоящих у берега! – доложил с марсовой[100] площадки впередсмотрящий.

Макаров буквально впился глазом в окуляр зрительной трубы.

– Стоят, родимые! – сдерживая бьющую через край радость сообщил он офицерам, находившимся с его разрешения на мостике.

Те радостно пожали друг другу руки…

* * *

– Наконец-то, Степан Осипович, дождались вас! – не по-уставному представился лейтенант Зацаренный командиру «Константина». – Эта неделя показалась нам с Владимиром Аркадьевичем бесконечной!

Макаров пожал руки ему и лейтенанту Шешинскому.

– Нам, – он указал на офицеров, стоявших рядом, – было еще тяжелее. Ведь мы были в полном неведении о том, что произошло с вами после неудачной атаки в Батуме.

– Одно расстройство, Степан Осипович! – вздохнул Зацаренный и поведал свою печальную «одиссею». – Я на полном ходу вывел «Чесму» к турецкому кораблю, стоявшему на якоре. Нас заметил, видимо, часовой и выстрелил из ружья. А затем турки объявили тревогу, высыпали на верхнюю палубу и стали беспорядочно палить в нас из своих ружей. Тем не менее мы подскочили к кораблю, я резко развернул катер и подвел мину под его борт. Однако взрыва не последовало! Минный унтер-офицер доложил мне, что несколько раз в отчаянии замыкал контакты электрической цепи, но все было бесполезно. Тогда я стал на полном ходу уходить в вашу сторону, чтобы доложить о неудаче, как откуда-то вынырнул турецкий корабль и погнался за нами, обстреливая из ружей. Мне удалось оторваться от преследования, и в течение нескольких часов после этого я пытался отыскать вас, но, увы… Тогда, в соответствии с вашим указанием, я повел «Чесму» в Поти. Через некоторое время туда же подошел и «Синоп». Честно говоря, я очень обрадовался этому – вдвоем стало как-то веселее, – улыбнулся он, благодарно глянув на лейтенанта Шешинского.

– Если бы вы знали, как я-то обрадовался, когда увидел в Поти «Чесму» целой и невредимой! – заметил тот и тут же тяжко вздохнул: – Хуже, уверяю вас, нет ничего, чем метаться в неведении по морю в ночной мгле. Ощущение такое, что ты со своей командой находишься совершенно один в бескрайнем пространстве…

– Такова уж наша командирская доля, Владимир Аркадьевич, – вздохнул и Макаров. – Тут уж ничего не поделаешь… Разве что отказаться от нее. – лукаво посмотрел он на командиров.

– Я снимаю свои жалобы, Степан Осипович! – тут же вскинулся Шешинский. – Это сиюминутная слабость. Отказываться от должности командира корабля, пусть и небольшого минного катера, я не стану даже под дулом пистолета!

Макаров с чувством пожал руку лейтенанту, а затем обратился к командиру «Чесмы»:

– Так что же все-таки случилось с миной, Иван Кузьмич?

– Меня и самого мучает до сих пор этот вопрос, – вздохнул тот. – После неудачной атаки было желание обрубить трос и утопить ее к чертовой матери! Ведь она как-никак, а все-таки снижала ход катера, уходящего от погони. Но тогда бы мы никогда не узнали причину, по которой она не взорвалась. А война-то только началась! Тем более что машинист заверил меня, что и так обеспечит максимальный ход катера. Посему я и блуждал с ней на буксире, отыскивая вас в ночной мгле.

А по прибытии в Поти мы со всеми предосторожностями снесли ее на берег. Пришлось даже выставить часового, который отгонял бы от нее любопытных, чтобы, не дай бог, не случилось какой беды, – он указал на матроса с ружьем, находившимся на безопасном расстоянии от мины, лежавшей с вмятиной на медном корпусе от удара о днище броненосца. – Я решил, посоветовавшись с Владимиром Аркадьевичем, дождаться вашего прибытия, Степан Осипович, чтобы попытаться вместе определить причину несрабатывания.

– Разумно поступили, Иван Кузьмич! – одобрил его решение Макаров. – Пожалуй, с этого и начнем? – предложил он.

– У меня, честно говоря, давно руки чешутся!

– Хорошо. А кто будет проводить обезвреживание мины?

Зацаренный с недоумением и даже обидой посмотрел на него:

– Конечно, я! – воскликнул он. – А кто же еще?! Я ведь минный офицер «Константина»!

– Вот именно поэтому обезвреживание мины будет проводить минный унтер-офицер «Чесмы»! – принял окончательное решение Макаров голосом, исключавшим возражения.