Наследники Эдема

– И что? – вновь не поняла девушка. – Мы все живем вместе, под одной крышей. Что в этом такого страшного, если у тебя красивое молодое тело? Все должны видеть эту красоту. Пусть восхищаются.

– А как же инстинкт размножения? – решил напрямую пойти я. – При виде такой вот красоты некоторые мужчины могут просто не сдержаться.

– Какой инстинкт? – приподняла бровь Гэйли. – Размножения? Ты хочешь сказать, что на Земле люди размножаются? Да еще естественным путем?

– Конечно, – кивнул я.

– С ума сойти, – заворожено прошептала она. – Эргол не поверит, когда очнется. Это же просто невероятно.

– Что здесь невероятного?

– Сам факт возможности… иметь детей, – Гэйли на миг закрыла глаза, и я было решил, что у нее тоже начался приступ. Но на сей раз обошлось.

– А как же Сат? – после ее слов мне стало жутко интересно узнать, откуда же появился мальчишка. – Он ведь ребенок.

– Ребенок, – невесело усмехнулась она, махнув рукой. – Вечный ребенок. Сат один из счастливчиков, которому досталось настоящее, хоть и незрелое тело. Представляешь, как ему Эргол завидует?

Я кивнул.

– Значит, у Эргола все-таки есть шанс обрести плоть?

– Один из миллиона, – Гэйли вытащила из шкафа легкий белый халат и накинула его на плечи. Влажное полотенце она небрежно отправила в угол комнаты. – Возвращать себе полноценные тела могут лишь Наследники. Мы об этом узнали десять лет назад, если придерживаться спиллийской шкалы времяисчисления, когда на Эфарбе случайно наткнулись на их потерпевший аварию линкор. Он был первый, и до сих пор единственный, найденный в относительно целом состоянии. Обычно Наследники сами разрушают всю свою технику, чтобы не попала в чужие руки. А тогда мы от неожиданности даже растерялись. И вот, когда проникли в один из отсеков, обнаружили внутри систему, очень похожую на инкубатор. Под стеклянными колпаками зрели наполовину сформировавшиеся тела погибших членов экипажа. Поэтому если предположить, что несчастье произошло часов пять назад, процесс воссоздания не так уж долог…

– И вы воспользовались инкубатором? – предположил я.

– Нет, на нас напали, – продолжила Гэйли. – Ведь знали, что малейшее любопытство всегда наказывается, и все равно пошли. А там – ловушка. Те, кто стоял ближе к колпакам, упали почти мгновенно, изрезанные смертоносными лучами. Среди них был и Сат. Остальным удалось спастись. Похоже, системы безопасности линкора уже не могли нормально работать. Повезло…

Я смотрел на нее, и пытался поймать случайный взгляд. Мне просто хотелось понять. Гэйли рассказывала эпизод из своей жизни, причем эпизод не самый приятный для воспоминаний. Жестокие ловушки, гибель брата… О подобном хотелось бы забыть навсегда.

Но я чувствовал ее внутренний восторг. Будто девушка делилась впечатлением после просмотра интересного кинофильма или сеанса компьютерного военного симулятора. Для нее жизнь была словно игра, которую всегда можно продолжить. Правда, уже в железном гробу в виде уродливого робота. И это не худший вариант, по крайней мере, с точки зрения уязвимого землянина. Наверное, нужно просто не бояться смерти, чтобы понять людей этого мира. Людей, над которыми не властна старуха с косой. Интересно, каково это – быть бессмертным?

– Уж не знаю, каким чудом, но инкубатор распознал наши капсулы, – голос Гэйли вновь ворвался в мои мысли. – Эндофоллы Сата и еще пятерых погибших оказались перемещены в новые тела. Только вот дозреть им уже не дали. Система окончательно вышла из строя. Вот так в Лапире появились первые дети.

– Каково это – быть бессмертным, Гэйли? – спросил я.

– Страшно, – ответила та. – Говорят, что бессмертному в первый раз очень страшно умирать. И очень больно.

Страшно и больно… Надо же, всего лишь мгновение, временные неприятности, а она говорит так, будто в самом деле жизнь заканчивается. И не будет никакого «после». А ведь Эргол тоже говорил, как ужасно больно потерять тело, данное Отцом. Только о какой боли он говорил? Скорее всего, дело не только в физических страданиях.

– Сколько вы живете? – решил уточнить я. – Эргол упоминал, что ваши тела все же стареют. И если взять в расчет отсутствие рождаемости, то выходит…

– Изначально нас было семьсот тысяч, – с грустью в голосе ответила Гэйли. – Осталось меньше половины. Мы слишком поздно научились быть по-настоящему бессмертными. А ресурс наших тел действительно не вечен. Отец дал нам жизнь сроком в три десятка спиллийских столетий, но, как правило, она делится на несколько отрезков памяти. Дело в том, что человеческий мозг рано или поздно очищается, сбрасывая накопленные знания и опыт. Мы не знаем, в чем причины. Возможно, сказываются частые приступы Траума. Или в самом деле Отцом была допущена какая-то ошибка, и наш срок должен быть в разы меньше. А на Терре сколько люди живут, Фёст?

Я внимательно посмотрел в ее глаза, предвкушая увидеть в них буйную реакцию на свой предстоящий ответ.