Наследники по прямой. Книга первая.

– Свинцов, - Гурьев зажмурился на миг. - Свинцов. Ферзь. Из преисподней достал, нежить. М-м, - он схватился за щёку, как от внезапной зубной боли. - Поднимайте людей, Анатолий. Всех, всех, милицию, моряков тоже, автобусная станция, вокзал, пристань, - не мне вас учить. Быстро, быстро.

Шугаев подорвался было бежать исполнять - к машине, но Гурьев остановил его - как арканом:

– "Касатка" в кабинете физкультуры, - тихий, тихий как всегда, голос. - Учитесь работать со связью, Анатолий. Невозможно быть сразу везде. Идите за мной.

* * *

Завадской ничего - пока - не сказали. Даша сидела напротив Гурьева на шульгинском диванчике, комкая в пальцах совершенно сухой платок, - осунувшаяся, с заострившимся носиком, только на скулах румянец пятнами горит, и - ни слезинки не проронила, глаза сухие, чёрные.

– Дивушко, - мучаясь от невозможности найти нужные, единственные слова, проговорил Гурьев. - Ну, перестань. Перестань. Пожалуйста.

– Из-за меня. Всё - из-за меня! Никогда, никогда не прощу. Никогда.

– Даша. Ну, хватит же. Хватит.

– Это всё из-за меня. Из-за меня. Это я, я во всём виновата. Я должна была умереть, Гур. А ты - ты меня спас, - а скольких не спас, пока меня спасал?! Гур, Гур, что же это такое?!

– Это цена, - он заслонился ладонью, не давая Даше встретить его взгляд. - Его поймают. Я обещаю.

– Что? Что это изменит?! Даже если ты его накажешь… Убьёшь?! Ничего. Ничего, Гур. Совсем ничего… Я не смогу расплатиться. За всё - вот за это?! Не смогу, не смогу…

Сможешь, подумал Гурьев. Сможешь, дивушко. Кажется, я уже знаю, как.

– Тань… Татьяна… Савельевна. Как же так?! Я на неё… злилась. Я… Гур. Ей там… холодно?

– Я не знаю, Даша. Не у кого спросить. Никто ещё не возвращался с той стороны. По-моему, там вообще ничего нет. Ничего - совсем.

– А ты… не чувствуешь?

– Нет.

– А можно… Пусть её оденут… Потеплее. Я знаю, я знаю. Ужасно глупо. Можно?

– Всё, что велишь, дивушко.

– Велю? Как это - велю?!

– Потом. Потом. Не сейчас. Что мне с ним делать?

– С кем?!

– С этим. Ты знаешь.

– Гур? Ты что?! Как я могу?!

Царь - это суд, подумал Гурьев. Вот сейчас мы и проверим. Прямо сейчас.

– Представь, что можешь. Представь, что тебе даровано свыше такое право. Тебе - и никому больше.

– Ты… Это… По-настоящему?

– Да. Я жду твоего решения.

– И сделаешь, как я скажу?!

– Да. В точности, как повелишь.

Даша, опустив голову, долго молчала. Потом Гурьев услышал её голос:

– Я хочу посмотреть ему в глаза. Если я увижу в них смерть - он умрёт. Если нет - пусть… не знаю. Есть же… закон?

Нет закона без царя, усмехнулся про себя Гурьев. Нет царя - нет закона. Нет суда. Ничего нет. Хаос, произвол, смерть. Нельзя больше это терпеть. Положить конец этому. Как можно скорее.

– Закона нет, дивушко, - тихо произнёс он. - Есть ты, он и мой меч, готовый исполнить твою волю. Всё. Больше - ничего.

– А я не могу… отказаться?

– Нет. Право - это обязанность. И обязанность - это право.

– Хорошо.

Гурьев с изумлением увидел, как Даша вдруг успокоилась. Сразу, почти мгновенно. И в ту же секунду зазвонил телефон.

– Слушаю, Гурьев.

– Взяли, Яков Кириллович, взяли! - голос Шугаева звенел торжеством и азартом погони. - Взяли, прямо с поличным, можно сказать. Ну и подонок же, ну и подонок! Такой… аж прикоснуться противно!

Надо было убить его ещё там, на пляже, подумал Гурьев. Интересно, почему я этого не сделал? Черти всё путают. Всё и всех. Даже меня.

– А вы и не прикасайтесь особенно, Анатолий, - спокойно посоветовал Гурьев. - Используйте спецкабель - и не прикасайтесь. Я сейчас буду.

– Так, Яков Кириллович…

– Пятнадцать минут, Анатолий. Пятнадцать минут, - он повесил трубку и поднялся: - Идём, дивушко. Пора.

* * *

– Я думаю, лучше в камере его поспрашивать, - решил Гурьев, выслушав доклад о задержании. - Выводить, заводить - сплошная головная боль. Вас товарищ Городецкий инструктировал по поводу возможных необычных явлений?

– Ну, в общем… В общих чертах. - Шугаев подтянулся. - А что… это самое?!

– Страшно?

– Так… Это ж… Поверить же невозможно. Такое…

– Органам госбезопасности ещё и не с таким приходилось сталкиваться, - только человек, съевший с Гурьевым не один пуд соли, был способен более или менее точно определить долю иронии, содержащуюся в его словах. - Привыкайте, Анатолий.

– А Вы точно уверены, Яков Кириллович?!

– Пока не знаю. Возможно, потому что уж очень похоже.

– А это… Эта девушка - это та самая, из-за которой?…

– Анатолий, Вы всё узнаете. В своё время.

– Ух, какая… Извиняюсь, Яков Кириллович, - ещё выше подтянулся Шугаев и покраснел. - Извиняюсь.

– Не "извиняюсь" - это вы как будто сами себя извиняете, Анатолий. По-русски правильно будет "извините" или "прошу прощения". Грамотная и спокойная речь руководителя благотворно влияет на подчинённых и дисциплинирует куда лучше, чем крик и мат. Рекомендую принять как инструкцию, - улыбнулся Гурьев. - Ну? Выше нос. Всё у нас получится.

* * *