Наследники с Пайнэппл-стрит

Дети Дарли зациклились на смерти. Им было пять и шесть лет, и все говорили, что с точки зрения развития это совершенно нормально, но Дарли втайне опасалась, что на душе у них неспокойно и в подростковом возрасте они будут набивать себе татуировки на лице. Заканчивался день, они играли на детской площадке у Бруклинского моста, рядом с горками. Дарли нашла на каменных ступенях нагретый солнцем пятачок и то смотрела, как бегают дети, то прокручивала страницы на телефоне, наполняя корзину в продуктовом интернет-магазине. На площадку вместе с нянями пришло еще несколько ребят, которые ходили в подготовительный класс вместе с детьми Дарли, и взрослые кивнули друг другу, но вместо того, чтобы поболтать, все с довольным видом уткнулись в свои маленькие светящиеся экраны.

Дети впятером, выстроившись в ряд, пытались взобраться по скользкому двадцатифутовому желобу горки, подталкивали друг друга – уникальный случай проявления сотрудничества. Поппи верховодила, командуя остальными пронзительным и писклявым голосом, похожим скорее на чаячий, чем на человеческий, и у Дарли мелькнула мысль: правильно ли это – испытывать неприязнь к голосу ребенка. Она сосредоточилась на телефоне, методично отбирая все необходимое для ужина – семгу для себя, макароны с сыром детям, свиные отбивные Малкольму. Потом задумалась, будет ли Хэтчер есть курятину, рядом с которой лежал розмарин, и вдруг заметила, что все дети собрались под желобом горки. Кажется, они что-то разглядывали, потом Дарли увидела, как Поппи отбежала к краю площадки, схватила длинную ветку и вернулась к остальным. День был теплым, в воздухе витал запах океана. За деревьями начинался берег реки, и Дарли слышала скорбные гудки паромов, щебет птиц и ощущала приятную удовлетворенность. В Нью-Йорке у нее случались дни, когда ей отчаянно хотелось сбежать, нестерпимо тянуло на пляж, в сад, к зеркальному озеру, но выпадали и другие дни, когда зеленый парк казался идеальным уголком и она не понимала, как вообще могла желать иной жизни.

Внезапно Поппи направилась к ней, Хэтчер следовал позади.

– Мамочка, ты можешь его починить?

Она что-то протягивала Дарли обеими руками, и Дарли понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что это. Свитер? Бумажный пакет? Или?.. Это был голубь. Мертвый голубь.

Тем вечером мать Дарли пришла к ним на ужин – вместе с Джорджианой, Кордом и Сашей. Пока Дарли разливала вино, Поппи выпрямилась на своем стуле, зажав в руке вилку с наколотым на нее наггетсом, и объявила всем сидящим за столом:

– Сегодня мама на меня сердилась.

– Почему, Поппи, детка? Что случилось? – встрепенулась мать Дарли, готовая встать на защиту внучки.

– Я нашла под горкой на площадке голубя и подняла его. Не знаю, собака его укусила или он заболел, но он умер.

Над столом мгновенно повисла тишина.

– Что ты с ним сделала? – ошеломленно спросила мать Дарли немного погодя.

– Мама забрала его и выбросила, – грустно сообщила Поппи, обкусывая наггетс, словно яблоко в карамели на палочке.

– Выбросила? А не отнесла в мусорную урну? – с тревогой уточнила Саша.

– Разумеется, я бросила его в урну. Потом мы вернулись домой, я прокипятила ей руки и теперь больше никогда не выпущу детей из дома, – сказала Дарли, наполняя свой бокал до краев. Это и был конек Саши: именно она всегда подчеркивала самое неприятное, что только есть в той или иной ситуации. Прямо-таки талант.