Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Альжбета густо покраснела и потупила взор. Сердце её размякло от облегчения. Пусть думают, что хотят. И если эта ложь затуманит их глаза, так будет только легче для нее и Александра.

— Ты ждёшь Адлара. Это видно.

— Я жду всех. Я хочу, чтобы с войны вернулся не только он.

— Но возвращение Адлара сделает тебя чуточку счастливее.

— Прошу вас, не смущайте меня, господин Вайнхольд! — подыграла Альжбета. — Я боюсь за господина Бернхарда, но боюсь и за всех остальных.

Господин Вайнхольд хитро ей улыбнулся, будто говоря: «Нет, Альжбета, меня ты не обманешь!» и более не заводил разговоров о Бернхарде.

С юга Телросу обнимали сияющие зелёные холмы, а за ними дымящимися волнами застыли темно-синие горы с белоснежными прожилками, похожими на молнии. Помимо холмов окрестности города окружали густые леса, но не такие страшные, как в Аваларе. То были сказочные леса, где жили легенды, где, быть может, феи из старых сказок сидели на ветвях и пели неслыханные по красоте песни, где деревья шептались друг с другом под луной, где лес жил полной жизнью и не замкнулся в вечном недоверчивом молчании.

Особенно полюбились ей прогулки в лес. Стараясь не думать о предостережениях Александра, о тех страшных людях, которые, по его словам, следили за ней, Ишмерай шла по тропам в полном одиночестве, высоко подняв голову, улыбаясь. Она доверяла Телросе больше, чем Аннабу. Когда она вернётся в этот огромный и душный город, тогда она и будет бояться своей тени. Но не здесь, не в этой зеленой горной колыбели.

Часто с ней гуляли Мэйда, Грета и Лейлин. Если бы не последняя, Альжбета бы замкнулась в своей тоске. Девочки же хихикали, плели венки и дарили их учительнице. Они вплетали в её отросшие волосы цветы, целовали её в щеки и вели себя с ней, как со старшей сестрою. Эрих, молчаливый и задумчивый, брел неподалеку, должно быть, считая общество сестры, кузины и учительницы весьма скучным времяпрепровождением. И часто во время этих прогулок Альжбета пела. Пела, когда была одна, пела, когда её сопровождали девочки и Лейлин. И никто никогда не перебивал её красивых чарующих песен. Все слушали её, затаив дыхание.

Шёпот пришёл к ней на второй неделе пребывания в Телросе. Это была мольба, тяжёлая, мольба умирающего, опускавшаяся на душу болью.

«Солнце и луна … — шептал голос. — Союз самый сильный. Самый яркий свет льда и огня. И нет силы, способной противостоять ему, нет силы, равной ей… Луна стережёт небо ночью, а солнце — днём. Луна рождает зарю, солнце — рассвет. Луна и солнце правят землею, согревают и охлаждают. Нет союза сильнее, и каждый враг, задумавший разорвать его, обломит злость свою о его стены… Легенда станет явью, как только ты найдёшь меня, Дитя Солнца. Все дороги твои ведут ко мне…»

И вместе с шепотом к Ишмерай пришли чудесные сны.

Она снова видела Атию, солнечную, прекрасную, с красивыми садами, извилистыми тропами, уводящими ввысь могучих гор, которых не было даже в Телросе. Ишмерай шла в своём простом аннабском платье по широкой аллее, с обеих сторон огороженной высоким строем тополей, а в конце аллеи расположился чудесный парк и самый красивый, самый родной дом с остроконечными башенками, со множеством больших окон и несколькими полукруглыми балкончиками с лепниной. Она видела широкую белокаменную парадную лестницу, а по ней изящными шажками спускалась Атанаис. За ней, держа её за руку, шёл Акил. Обогнав их, вниз к дороге мчался Гаспар, выросший и возмужавший. Герцогиня Атии, Акме Алистер, стояла на верху, но, увидев дочь, тоже начала спускаться. Герцог Атии держал её за руку. Спустя несколько минут Ишмерай уже целовала своих родных, целовала их счастливые лица и всем сердцем верила, что видит их.

— Так давно! — хрипела она, на них на всех глядя словно на чудо. — Больше года я ничего не слышала от вас, никого из вас не видела!

Семья окружила её плотным кольцом, обнимала, целовала, плакала, и Ишмерай плакала вместе с ними. Через время нескончаемых нежностей девушка увидела огромный древний развесистый дуб. Под ним, подняв голову к безоблачному небу, сидел Марк, точно такой, каким она его запомнила, в лёгкой белоснежной рубашке, в тёмных штанах, в высоких сапогах. Его густые волосы переливались тёмным золотом и падали на лоб. Но вот он увидел её и улыбнулся так, будто расстался с ней только вчера, — хитро, ласково, счастливо. Марк быстро поднялся во весь свой высокий рост, подбежал к ней, схватил на руки, поцеловал кончик её носа, глаза, щёки, губы, обнял. А Ишмерай все никак не могла наглядеться на это сияющее лицо, не могла оторваться от сияния его карих глаз.

— Я умерла? — прошептала она, дотрагиваясь до его волос так осторожно, будто видение могло рассыпаться в прах.

— Нет, ты жива, — ответил он, и Ишмерай затряслась от звука его нежного голоса. — И я жив.

— Где же ты был все это время?

— Меня не было.

Всё то же лицо, чудесное лицо. Всё те же глаза, тот же голос, те же руки и улыбка. Марк Вальдеборг, её жених, обнимал её.