Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

«Со временем я узнаю все сама, — думала она, засыпая, — и никто другой мне не помешает…»

Июнь подходил к концу, и начинался летний зной. Агата помогла Альжбете сшить несколько простых летних платьев по кабрийской моде. Невзрачные, с длинными рукавами в три четверти. Ей было всё равно, идут они ей или нет. В них было удобно. А когда становилось слишком жарко, девушка снимала косынку. Густая шапка тёмных волос медленно отрастала, образуя кудрявую подушку. Короткие волосы — это, оказывается, удобно. Не нужно было часами сушить, расчёсывать, заплетать в сложные причёски.

По вечерам Альжбета начала играть на клавесине, старом, но ещё звучащем. А иногда и пела, и священник восхищённо застывал в своём кресле. Раньше ей казалось, что если она снова начнёт петь, ей будет нестерпимо больно. Но музыка облегчала страдания. Помогала ей выплакаться, и Альжбета спокойно засыпала по вечерам. Затем начинала новый день с новыми силами.

Она старалась редко вспоминать о доме, чтобы не сходить с ума, не плакать и не слабеть от нескончаемой боли. И девушка спрятала воспоминания так глубоко, откуда было бы сложно их достать.

А одним июньским вечером к ней постучался господин Майахоф. Он был бледен, двигался непривычно медленно, словно растерян. В руках держал смятый листок. Священник поглядел на неё, нерешительно потеребил бумагу и пробормотал:

— Письмо от Адлара…

— Дер Бернхарда? — переспросила девушка.

— Да, Бернхард… Он написал письмо. Оно касается тебя, Альжбета.

— Меня? — удивилась девушка.

— Адлар пишет, что в Аннабе у него есть одна знакомая семья. Она очень дружна с ним. Семейство Вайнхольд. Очень хорошее семейство. Я знаю их много лет. У Мирры и Дер Вайнхольдов растёт дочь, Мэйда, чудесная девочка. Видишь ли… они хотят учить девочку музыке и пению… А ты так хорошо поёшь и играешь, я проболтался Адлару. Ты будешь жить в этой семье, ближе к нему. Адлар сможет тебя защитить…

— В Аннабе?.. — уточнила Ишмерай, лихорадочно соображая.

— В Аннабе.

— Но… почему эти… Вайнхольды… берут в свою семью человека, которого не знают и никогда не видели? И зачем Мэйде музыка?

— Образование, Альжбета, — последовал ответ. — Владение музыкальным искусством для девицы — верх образованности. Изрядное преимущество при выборе жениха.

— А сколько девочке лет?

— Скоро исполнится четырнадцать.

— Но я не понимаю… — выдохнула Альжбета, в замешательстве даже сев рядом со священником на лавку. — Зачем?.. Почему господин Бернхард так помогает мне?

Преподобный Майахоф задумался на несколько мгновений, затем медленно проговорил:

— Увидев тебя, такую юную, даже совсем ребенка, и этих… негодяев, которые хотели забрать тебя, которые вырывали тебя из моих рук, рук священника, Адлар Бернхард был не в силах пройти мимо. Тебя так избивали!.. Он всегда был добрым, а я знаю его более двадцати лет. Я знавал еще его отца. И, к счастью, он влиятелен, и доброта его может спасти ещё многих…

— Как повезло, должно быть, его жене… — вздохнула девушка, думая, что если все деяния господина Бернхарда исходят из одной лишь доброты, она никогда не сможет расплатиться с ним за спасение своей жизни.

— Он не женат, — ответил священник. — И никогда не был.

— Почему?

— Адлар весьма завидная партия в Кабрии. У него уже была невеста однажды. Но она сбежала с каким-то солдатом. Много лет назад… Прошу, прости меня за мое неприличие и любопытство, Альжбета, — произнёс священник, заговорщически понизив голос. — Я не раз видел у тебя кольцо. Ты замужем?

Альжбета не сдержалась — порывисто вздохнула, опустила голову, ненароком схватившись за свою тонкую цепочку, на которой рядом с крестиком она две недели назад повесила и кольцо, чтобы не потерять его, — единственное, что осталось у нее от Марка. Даже кинжалы матери были отобраны.

— Я была по… — глухо отозвалась она, пытаясь вспомнить слово. — Я была помолвлена.

— Что же случилось с женихом? — оживленно спросил тот. — Судя по кольцу, он был богат…

Альжбета сухо ответила:

— Он погиб, защищая меня. От него у меня осталось только это кольцо.

Священник потрясенно замолчал, взял ее руку в свою и прошептал:

— Прости старика.

Девушка кивнула, сглатывая горечь.

— Я должна ехать в Аннаб?

— Да, дитя, — печально ответил преподобный Майахоф. — Мне жаль. Адлар будет приглядывать за тобой, а здесь для тебя опасно. Маркус знает, где я живу, знает, куда мы сбежали. Рано или поздно он может наведаться сюда, и тогда спасения тебе не будет — он отшвырнет меня, будто тряпку, а тебя схватит и увезет. Против Адлара Бернхарда они не попрут.

— Когда я должна ехать?

— Если ты согласна, сегодня же я отошлю письмо с твоим ответом. Тогда Адлар напишет число, когда мы должны будем явиться в Аннаб. Я провожу тебя до города.

Альжбета поглядела в эти грустные старческие глаза, тихо вздохнула и проникновенно прошептала, поразив его глубиною своей грусти:

— Как могу я отблагодарить вас за доброту вашу, господин Майахоф? Как отплатить мне вам?

В небольших глазах священника сверкнули слезинки. Он улыбнулся дрожащими губами, обнял её и ответил: