Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

В назначенный час они услышали топот многочисленных ног, и каждый шаг молотом бил по сердцу девушек. Прибыла стража, выпустила осужденных из темниц, сковала их руки и повела из тюрьмы.

Ишмерай вывели на холод раннего мартовского утра, в изорванном платье, едва прикрывавшем голые ноги. Кости её нестерпимо ломило. Правая нога не слушалась и отзывалась страшной болью при каждом шаге, и она сильно хромала. Холод больно скользил по её ранам на спине от тяжёлого хлыста. Рядом шла Атаргата, трясущаяся от холода, полураздетая, со сваренной на ногах кожей, но тихая, мрачная и смиренная. Ее белые волосы были перепачканы кровью, а грузная рубаха с красными пятнами едва опускалась до колен. Ни слезы не скользнуло из её глаз цвета ночного неба.

Их встретил Хладвиг, и сердце Ишмерай опалило ненавистью.

— Настал час, — на ухо ей прошипел он. — Я хотел привести на казнь твоего любовника, чтобы он насладился зрелищем, но, боюсь, мною овладеет соблазн казнить его тотчас. А я желаю продлить своё удовольствие.

— Моя смерть не принесёт тебе ничего, кроме гибели, — прорычала девушка.

Он толкнул её в телегу, где уже стояла Атаргата, и, в сопровождении солдат и Хладвига, телега, дёрнувшись, поехала на главную площадь города.

Простые жители пристально следили за телегой и шли следом за ней. Кто изрыгал проклятия, называл девушек ведьмами, кто крестился и шёл молча, кто кидался испорченными овощами, камнями и палками. Солдаты с трудом отгоняли зевак. Более всего доставалось Атаргате, ибо её длинные одежды порвали, чтобы все видели ее нечеловеческие ноги. Ишмерай прикрывала ее и обнимала. Но Атаргата сносила все безропотно, как и подобает царице — с гордо поднятой головой, строго сомкнутыми губами и глазами, глядевшими прямо перед собой. Утро было ярким, и Ишмерай сделала удивительное открытие — глаза Атаргаты были не черными, а темно-синими.

Всю дорогу до площади в голове Ишмерай крутилась лишь одна мысль: месть. И жажда мести жгла ее, разрывая весь тот покой, которого она достигла с подобным трудом. Она осознавала лишь то, что в тюрьме оставался Александр. И если она погибнет этим утром, следующим утром погибнет и он.

«Должно ли нам смириться, Ишмерай?» — вдруг услышала Ишмерай голос Атаргаты в своей голове, когда телега приехала на площадь, полную людей.

Ишмерай не ответила. Она увидела Хладвига, подошедшего к трибунам судей. На лице его безудержным пожаром пылало злобное торжество. Он был вне себя от своего злобного и убивающего счастья. Он вёл на костёр тех, кого так долго мечтал сжечь. Настал день его необъятной радости и торжества. Казалось, это была наивысшая точка блаженства. Больше и нечего было желать. Неподалёку от стола Ишмерай увидела бледного Адлара Бернхарда, который горестно глядел на избитую, истерзанную Ишмерай, девушку, на которой он желал жениться, девушку, которой он доверял и которую теперь приговорили к сожжению. Хуже всего, увидев ее черные узоры, он полагал, что приговорили ее заслуженно и обоснованно. Неподалёку от Бернхарда Ишмерай увидела бледную Вильхельмину Райнблуме. Ишмерай не нашла горя на ее лице, скорее на нем был страх увидеть чью-то смерть. Смерть девушки, которую она долго считала своей подругой. Тяжелее Вильхельмине будет, когда на казнь выведут Александра, которого обе любили страстно и безудержно.

Ишмерай повернула голову и увидела два столба с хворостом у подножия. Для нее и для Атаргаты. Их согнали с телеги и повели к столбам, где они обретут последнее пристанище, где они лишатся своего тела и станут прахом, развеянным по ветру. Толпа закричала и кинулась на Атаргату, но стражники распихали всех, чтобы люди не растерзали осужденных раньше времени.

Горе и гнев сковали волю. Она так долго ждала встречи с Атаргатой. Теперь же, узнав, что она жива, встретив её, она не могла вернуться домой, не могла обнять родителей, не могла обнять Александра…

Страшная жгучая волна поднималась из небытия, из нутра ее, обжигая все, до чего дотрагивалась. Мучительное горе стиснуло сердце ее больнее, нежели боль от пыток. Ей захотелось закричать, ей хотелось разорвать себе грудь, чтобы сердце перестало так сильно болеть. Сейчас Александр томился в темнице из-за нее. И его тоже ждало сожжение. Она будто увидела его перед собой, увидела его красивый внушительный силуэт, будто почувствовала тепло его сильных рук на себе, тепло его объятий. Она вспомнила, как танцевал он с ней. Как улыбался ей при всех, не страшась слухов, осуждения, не страшась быть раскрытым. Она чувствовала его губы на своих потрескавшихся, перемазанных засохшей кровью на губах. Она никогда не знала, что он мог быть настолько нежным. Чувствовать, как он целует её — самое чудесное, что только Ишмерай испытывала.

И она вновь пожелала почувствовать его губы на своих губах. Она хотела, чтобы он обнимал ее, она хотела слышать его голос, видеть его рядом с собой или просто жить, зная, что он живёт, дышит и улыбается. Пусть даже не ей.

Но Хладвиг и судья лишили ее столь малого. Они лишили ее всех возможностей. Они лишали ее жизни.