Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Марка возмутило подобное неверие в силы Рианоров, тех, кого он уважал, знал и любил с раннего детства. Но когда он вспомнил об эгоистичном, ленивом Акиле, боготворившим праздность, у принца поубивалось уверенности. Он не мог представить красивую, будто статую древности, грациозную, любившую стихи и романы, поющую, будто соловей, Атанаис Алистер на поле сражения, убивающую своим огнём разъярённые полчища демонов.

А Ишмерай? Что могла его красивая невеста, обожавшая танцевать, петь, смеяться? Она хорошо обращалась с оружием, уверено держалась в седле, была очень ловкой и сильной, но мощь Рианоров была ей вовсе ни к чему.

«Нет, — вдруг осознал он. — Эти Рианоры не спасут Архей. Они не рождены для этого. Я создам для Ишмерай этот мир сам…»

Так думал Марк, который сам никак не мог вырваться на свободу, кандалы которого звенели громче, нежели его желания и устремления. Сердце его успокаивало лишь то, что рядом была Атанаис. Они почти не говорили друг с другом, чтобы не привлекать к себе внимания. Но каждый день он мог видеть, как девушка деловито ходит то туда, то обратно, с корзинкой трав, снадобий, инструментов. Наступал июнь, тёплая Гесперра была всё ближе, и им иногда казалось, что в ночной тиши они слышат успокаивающий шелест солёных волн.

Путешествие увлекало его. Он узнавал все больше нового, Басил учил его сражаться, и у него получалось все лучше, мышцы его крепли, как крепло и недоверие к Сакруму. Сакрум мог улыбаться, тихим голосом произносить самые справедливые и благородные вещи, но между тем Марк видел, что жесткая дисциплина сохранялась отнюдь не благодаря мягкости владыки. За самый маленький и, казалось бы, незначительный проступок, он карал жестоко и немилосердно. Провинившихся били плетьми, палками, за воровство отрубали руки, за неповиновение привязывали к деревьям и оставляли позади на милость диким зверям. За дезертирство вешали или рубили головы, а когда Валефор с весьма многозначительным видом сообщил, что делали с шпионами, Марк долго не мог заснуть.

«Любопытно? — в сотый раз думал Марк, горько подшучивая над собою. — Что Сакрум сделает со мной, когда узнает, что я не паж принца, а сам принц, второй из двоих сыновей короля? Потребует у отца огромный выкуп, а когда получат его, вернёт отцу мою голову…»

А однажды вечером, когда весь лагерь, натанцевавшись, напевшись и напившись, начал собираться ко сну, к Марку тенью подошел Малвар и тихо сообщил ему о том, что он должен следовать за ним.

«К Сакруму», — решил Марк и, мысленно вздохнув, взяв себя в руки, последовал за самым верным из помощников Сакрума.

Малвар, ехидный, хитрый, умный, ловкий и беспринципный, привел Марка к шатру Сакрума и движением руки пригласил войти внутрь.

Вокруг небольшого круглого стола возвышались огромный Басил, сосредоточенный Валефор, внешней спокойный и будто безразличный Одол с безумно сверкавшими глазами, невысокий широкогрудный темноволосый Круор, высокий худой Хаган и еще несколько шамширцев, державшихся в тени.

Увидев Марка, Одол закатил глаза и фыркнул:

— Сакрум, не смеши меня! Ты тащишь с собою этого задохлика? Позволь мне, и я переломлю его бумажный хребет надвое! Голыми руками!

Марк остановился перед ними, пропустив слова Одола мимо ушей. Голова его была высоко поднята, брови нахмурены, но всем видом своим он показывал, что ничего не боится и ожидает ответа, почему его потревожили в столь поздний час.

— Что ж, Саргон, царь царей, — с тенью насмешки произнес Сакрум; отсветы свечи зловеще танцевали на его жестком заросшем лице. — Докажи, что ты достоин того имени, которое носишь.

— Каким же образом надлежит мне доказать это? — спокойно осведомился Марк.

— Поедешь с нами, — приказал Сакрум.

— И что я должен делать?

Сакрум в упор поглядел на него, пронзительно, с дьявольской насмешкою, и тихо проговорил:

— Ты, карнеоласец, будешь сражаться за процветание шамширского народа.

«Он знает, — подумал Марк, побледнев. — Будь я простым карнеоласцем, я был бы уже мертв, они казнили бы меня с самого начала. Он знает, что я — сын короля. Знаю и про Атанаис?..»

— Ты чего так побледнел, крысеныш? — рыкнул он, наконец, заметив, что Марк его не слышит. — В споре с Валефором я поставил на тебя немало золота. Он заявил, что ты сдохнешь в первые пятнадцать минут, я же спорю, что ты продержишься целый час. Я рассчитываю на тебя.

Лишь через некоторое время Марк заметил, что один из конюхов шамширцев подвел к нему сильного гнедого жеребца с черной гривой.

— Если выживешь, я оставлю его тебе, царь царей, — усмехнулся Сакрум, проезжая мимо.

— Прощай, чужак, — услышал Марк женский голос позади и обернулся.

Рабинара мрачно глядела на него со сложенными на груди руками, прислонившись к дереву. Не было насмешки ни в её лице, ни в голосе. Она глядела на него со смесью горечи и отвращения. Она начала его бесить.

— Полагаешь, что более меня не увидишь? — холодно осведомился Марк, наполняясь злостью.

— Я уверена в этом, — нагло сообщила Рабинара. — Чужакам здесь не место. Боги приберут тебя к себе в первые же несколько минут битвы.