Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Но Марк не собирался сдаваться — он все ещё мечтал об Ишмерай больше, чем о смерти, к тому же, накануне ночью к нему пробрался Баал, и спросил у него Марк: что в Шамшире делают со шпионами? И ответил ему Баал: привязывают к четырём лошадям за разные части тела, расставляют коней по четырём сторонам света, и пускают галопом.

«Четвертование», — осознал Марк, и от ужаса в его жилах потекли новые силы.

Сакрум и все его Братья внимательно глядели на него теперь, стоявшего на коленях с опущенной головой, согбенного, окровавленного, но не желающего сдаваться. Все они глядели на него, как на зверя, которого было необходимо убить, который заслуживал самой страшной и самой низкой смерти. Но Марк никогда никому не желал зла, и только хотел, чтобы его отпустили к его возлюбленной.

— Будешь говорить, карнеоласская ты кошка?! — зарычал Сакрум, и в голосе его Марк услышал улыбку.

Марк молчал. Что ещё он мог сказать? И так сказал слишком много. Каков прок был в словах, когда Сакрум не слушал?

— Сакрум, — услышал он голос Рабинары будто издалека. — Убей его. Зачем зря мучишь ты его?

— Этот карнеоласец переживёт ещё больше пыток, чем пережил теперь. Я хочу поглядеть, сколько способен вытерпеть человек.

— Глядя на этого хиляка, можно сказать, что немного… — гаркнул Одол.

Жар сдавил голову Марка с неистовой силой, и он начал мечтать о том, чтобы она разлетелась на куски.

— Отдай его мне, Братец… — прошипел Одол, глядя на него голодным взглядом. — Я позабавлюсь с ним вдали от ваших глаз, чтобы вас не стошнило — когда Одол забавляется от души, не многие могут выдержать это зрелище. Отдай его мне, и я покажу тебе, сколько может вынести человек.

— Твои пленники умирают слишком медленно, — фыркнул Сакрум.

Кто-то склонился к уху Марка и тихо проговорил:

— Говори, несчастный. Скажи Сакруму хоть что-нибудь, иначе он отдаст тебя Одолу, а у Одола заговаривают даже немые.

Марк с трудом обернулся и увидел огромный силуэт широкоплечего мужчины. Баал рассказывал о нём. Его звали Басил.

— Что ещё сказать мне тебе, Сакрум? — со вздохом, хрипло вопросил Марк, едва не падая с колен лицом вниз. — В чем мне признаться? Я никогда не признаюсь в том, чего я не совершал, а ты никогда не поверишь мне. Так не легче ли тебе отпустить меня по своим делам или на тот свет?

— На тот свет ты всегда успеешь, чужак, — усмехнулся Сакрум. — Но отпустить тебя я не могу — куда тебе идти? У тебя более нет дома и нет друзей. Забудь, что было прежде. Ты — мой, карнеоласец. Ты — мой пленник и мой раб. Ты будешь оставаться здесь столько, сколько я тебе скажу. Ты будешь страдать столько, сколько я захочу. Моё слово будет тебе законом.

— Уж лучше убей меня! — выдохнул Марк, озлобившись.

— Ты умрёшь тогда, когда я скажу тебе умереть. Ты будешь лгать ради меня, предавать, красть и убивать. Басил, огонь!

Услышав это, Марк напрягся и пообещал себе, что более не вскрикнет, не застонет и ни за что в жизни не покажет, как больно ему и как мучительна для него эта боль. Он, превозмогая свою слабость, выпрямился, глубоко вздохнул, поглядел Сакруму прямо в глаза и начал ожидать.

Он чувствовал, как огонь подбирается к нему с бесшумным шипением, как забирает его мужество, как страхом сковывает его сердце. Но он представил, что рядом с Рабинарой стоит Ишмерай и глядит на него, ожидает, как перенесёт он эту боль. Нет, он никому не покажет, что ему больно. Он будет терпеть, пока смерть не сольётся с болью воедино, и не заберёт его.

Но едва он это подумал, кожа его рук и ног начала плавиться, и огонь впился в него такой хваткою, что Марк, помня о своём обещании не стонать и не кричать, зарычал.

— Вот это рык! — хохотнул Сакрум, безумный Сакрум, упивающийся болью своих жертв. — Настоящий карнеоласский лев! Рычи, мальчик, рычи! Покажи, как нужно умирать!

Марк потерял сознание. Когда он проснулся в следующий раз, он, к своему изумлению, увидел лицо лекаря Амона и Баала.

«Стало быть, не умер, — догадался он, — пытать будут снова и снова, пока не исдохну…»

Мысли путались, цепляясь друг за друга, растворяясь друг в друге, рождая густой туман и зыбкость забвения. Раны дико болели. И на груди, и на спине.

— Ляг на бок, — посоветовал лекарь Аамон. — Будет меньше болеть. Братья привели чужачку в лагерь. Хорошо шьёт раны. Не очень опытная, но толковая.

— Красивая такая, — мечтательно протянул Баал.

Разум Марка был неповоротлив и соображал очень туго, будто продираясь сквозь густую пелену забвения и бессознательности. Ему что-то подмешали в питье или он вновь провалялся несколько дней в горячке.

Марк попытался приподняться на руках, но сил ему не хватило даже на то, чтобы повернуться на бок.

— Не пытайся встать, — услышал он над собой голос Аамона. — Спи, пока Сакрум тебя не трогает.

— По… — он сглотнул и зажмурился — его мучительно затошнило. — Почему… он не убил меня?

— Дьявол его разбери. На нас давно никто не нападал, вот ему и нечем потешить себя. Ты неплохо держался. Но долго не протянешь, пока не поправишься. А Сакрум не станет ждать слишком долго. Он вновь возьмётся за тебя.

— Это его излюбленное развлечение?