— Как знаешь, — служанки ушли, и тот быстро оделся сам — ему более не хотелось, чтобы женщины одевали его, раздевали и мыли. Теперь он все будет делать сам.
Сегодня он думал о том, как осточертел ему этот дворец и все эти люди, которые скрывали от него правду. Ему осточертели эти странные сны — черные извилистые коридоры, наполненные жалящими его ветрами, прогоняющие его, швыряющие его в стены, выкрикивающие ему угрозы. Еще он видел огромный черный зал с неровными каменистыми стенами, со сводчатым потолком и посреди него стоял большой каменный алтарь. На нем лежал человек в погребальных черных одеждах. Лежал смиренно, закрыв глаза, сомкнув на груди кисти руки. А вокруг алтаря выстроились другие люди. Они были словно тени, шесть черных неподвижных теней. И он сам стоял среди них, ожидающий свершения жертвы. Стоял, сложив свои вдруг ставшие мускулистыми, сильные рук, похожие на руки отца, принимая эту жертву.
Каждый из шестерых поднял правую руку, и жертву на алтаре начала заживо поглощать неведомая сила, вырвавшая ей сердце, отнявшая у нее душу.
Каждую ночь Гаспар просыпался в холодном поту от этого сна. Каждую ночь он долго ворочался, боясь уснуть.
Он пропустил завтрак, который обычно делил с Адиль, тихой нежной Адиль в красивых светлых платьях. Она — единственное, что удерживало его здесь. Он воображал себя ее кавалером, воином, и каждый дерзкий мальчишка в нарядных кафтанах, дерзнувший подойти к ней, награждался свирепым взглядом и грубым словом. Он еще не устраивал драк во дворцах. Но сегодня ему очень хотелось подраться.
Раньше он всегда любил этот день. Теперь же люто ненавидел. Сегодня его бесило все: он вдруг осознал, что совсем не высок, что Адиль может перегнать его в росте. Его бесило то, что в последнее время происходило с его голосом — он всегда был сладок и нежен, теперь же он то хрипел и басил, будто выпивший мужик, то давал нелепейшего петуха, будто девчонка. Его бесили проходившие мимо него люди, бесконечные бумаги, которые они держали в своих руках, его меч, который был слишком короток. Ему хотелось иметь настоящий, как у отца, и такой же пистолет. Он уже не мальчишка. Отцу и матери пора это понять.
Сегодня он разругался со своими слугами, с Уэлем, который вдруг отказался пустить его погулять в парке. Ему хотелось поругать Адиль за то, что она все никак не придет к нему сегодня, но воскресив в памяти ее нежный образ, он успокоился и подивился собственной грубости.
Он был так погружен в свои мысли, что не услышал, как в гостиную кто-то скользнул и беззвучно подошел к нему. Маленькая ручка коснулась его плеча, и Гаспар, вздрогнув, обернулся: как только он увидел белое тонкое личико Адиль, ему стало до того спокойно на сердце, что хмурость его разгладилась.
— Доброе утро, — тихо буркнул он.
— Доброе утро, Гаспар, — ласково прошелестела Адиль, глядя на него широко распахнутыми глазами, которые тотчас заметили его хмурость. В руках её был какой-то сверток, аккуратно обёрнутый красивой бумагой и перевязанный лентой. — Сегодня я слышала, как ты ругался с кем-то.
— Ругался, — хмуро кивнул тот.
— Прошу тебя, не делай так больше… — нежно попросила девочка. — Я волнуюсь за тебя.
Гаспар густо покраснел от жара, стремительно нагревшего его душу. Ему захотелось взять её за руку, посадить на коня и увезти далеко-далеко к морю, где бы никто не нашел их.
— Хорошо, — Гаспар горделиво вздернул голову. — Если ты просишь…
Адиль лучезарно улыбнулась, но вдруг смутилась, покраснела и тихо проговорила:
— Тогда… С Днём Рождения, Гаспар. Я приготовила это для тебя, — она протянула ему свёрток, отчаянно краснея.
Гаспар изумленно глядел на девочку, принял сверток и пробормотал слова благодарности. Теперь ему хотелось летать. Летать по небу атийским соколом и крепко держать в своих объятиях эту кареглазую голубку.
Он думал, что все забыли об этом дне. И только она вспомнила. Только она, его маленькая красавица Адиль. Он не мог оторвать от неё глаз.
— Погляди же на подарок! — прошептала она, прикрыв личико ладошкою от смущения.
Это была рубашка, богато вышитая рубашка.
— Ты сама её сделала? — выдохнул Гаспар, и голова его закружилась.
— Сама, — улыбнулась девушка.
Гаспар был растроган, и ему вдруг стало стыдно за свою злость. Ему стало тепло от света этих глаз. Страх от мысли, что он хотел поругаться с нею, поразил её. Адиль никогда не оставит его, и он вдруг почувствовал себя счастливее.
Вместе они провели целый день. Девушка то читала ему вслух книги, то играла на клавесине, а Гаспар любовался ей. Она успокаивала всего тревоги, и Гаспар дивился — это она должна была тревожиться, а он успокаивать её.