— Если он узнал, что его дочь скорее всего мертва, он будет страдать всю оставшуюся жизнь, — холодно проговорил Александр, глядя в одну точку.
Ишмерай опустила глаза и вновь сделала глоток. Александр глядел на нее, укоризненно качая головой.
— Марк тоже таскал тебя по всему Селенару, пока вы учились вместе? — осведомился он.
Ишмерай подняла на него свои огромные изумительные глаза, слегка затуманенные вином и мрачностью, и ответила с кривой усмешкой:
— Ты же знаешь, я никогда не была хорошей девочкой.
Александр рассмеялся, сначала тихо, затем громко и заразительно.
— Боже, какое откровение!
— Я провела бок о бок с Марком и его друзьями три чудесных года. А они умели повеселиться. Без опеки отца, матери, которые находились в Атии, под строгим присмотром Марцелла, который сам был не прочь погулять… Мы развлекались так, что весь Селенар стоял на ушах, нам часто попадало, но дальше Марцелла это не распространялось, ибо я и Марк хорошо учились, мы ставили большинство университетских представлений, и ставили их превосходно.
Девушка сделала глоток и зажмурилась — в голове появилась легкость, и язык её начал развязываться:
— Одним поздним вечером, когда он не взял меня в очередной паб, а я уже собиралась лечь спать, он притащился на порог моей квартиры, хорошо выпивший. Марцелл и служанка, присланная отцом, эта сухая строгая ведьма, спали мертвецким сном в других комнатах. Тогда я вышла с ним на лестницу, прикрыв дверь. Марк вёл себя странно, нагло, не отпускал меня. Был последний год его обучения в Селенаре, и он постоянно твердил, что будет по мне тосковать. И тут же спрашивал, буду ли я тосковать по нему. Сначала я посмеивалась над ним, шутила, отворачивалась, но он начал хватать меня за руки, прижимать к стенке и злиться на меня за мою насмешливость. Он был сильнее меня. Я здорово на него разозлилась, сказала, что он перепутал меня с одной из своих девиц, и бросилась в квартиру, захлопнув дверь, которую он пытался сломать добрых две четверти часа. Я помучила его три недели, не разговаривала с ним — он начал слать мне цветы, а я их выкидывала, он приходил ко мне в квартиру, а я заставляла Марцелла говорить, что меня нет дома. Как он злился!.. — Ишмерай сделала глоток, но вино не заглушало её боли — она лишь становилась сильнее. — Мы помирились за два месяца до его отъезда. Месяц я помогала ему с учебой, а когда он все успешно сдал все экзамены, мы прожили чудесный месяц — мы веселились так, как не веселились никогда. И часто — только вдвоём. Последние вечера были самыми грустными — на торжество по случаю выпуска прибыл сам король Карнеоласа, мои отец и матушка, и мы все вместе поехали домой. Отец и король сидели в одной карете, обсуждая свои бесконечные дела, а матушка на одной из остановок пересела к ним. В нашей карете были мы с Марком и Марцелл. Марк был грустным и мрачно косился на Марцелла. А когда мы расставались на развилке дорог, мы всего лишь пожали друг другу руки и сказали одно лишь пустое: «До свидания». Мне так хотелось кинуться ему на шею! Если бы родители отвернулись, клянусь, я бы сделала это! Впервые в жизни мне захотелось поцеловать его и почувствовать, как он целует меня…
— Если бы у меня в друзьях была такая оторва, как ты, я бы был ей еще более строгой нянькой, чем Марцелл, — заключил Александр, мрачно усмехнувшись.
— Брось! — отмахнулась та, и осознала, что следить за своим языком и телом стало тяжелее. — Я была оторвой. Но знала меру. В Сильване я смотрела на молодых людей, как на товарищей. Я никогда не бросалась к ним на шею, не позволяла им дотрагиваться до меня.
Ишмерай еще немного поела и поковыряла в тарелке. Ей больше не хотелось ни есть, ни пить, голова ее начала кружиться так, что ей стало стыдно за свою несдержанность. Что Александр подумает о ней?
— А теперь я отведу тебя домой, — решительно проговорил он.
— А как же танцевать? — удивилась она, заторможено хлопая глазами.
— Маленькой учительнице пора ложиться спать. Иначе ты не научишь Мэйду ничему, даже искусству правильно напиваться.
Ишмерай с тоской поглядела на танцующих, но была вынуждена покориться воле своего спутника. Поднимаясь из-за стола, она наступила на подол платья и рухнула обратно на стул.
— Я не пьяна! — поторопилась воскликнуть Ишмерай, когда Александр схватил её за локоть и укоризненно цокнул языком.
Он нахлобучил ей на голову капюшон и вывел её на освежающий воздух марта.
— Дыши, — посоветовал Александр. — Нахрен я всё это придумал.
— Я и так дышу, — фыркнула она, пытаясь высвободить свою руку.
— Веди себя прилично! — усмехнулся, сжав её крепче, и они вместе направились во тьму улиц.
— Я хорошо себя веду! — пробурчала девушка, разум которой всё ещё окутывал густой туман. — Не так хорошо, как Вильхельмина Райнблумэ, разумеется.
— Оставь в покое Вильхельмину, — недовольно вздохнул тот, и голос его зазвенел кремнем.
— Обстоятельство весьма странное… — протянула Ишмерай и вдруг пьяно захихикала. — Почему сегодня ты не с красавицей Вильхельминой, а замухрышкой Альжбетой Камош? С какой-то учительницей какой-то девочки?..